Звериное лицо русизма: «Эти животные насиловали женщин на глазах узников…»

3 октября 2008 в 09:42

За несколько лет, что я работаю в Правозащитном Центре «Мемориал», мне довелось услышать от жителей Чеченской Республики сотни рассказов о зверствах военных в отношении беззащитных мирных жителей в ходе так называемой «контртеррористической операции», начатой Москвой осенью 1999-го года.

К нам обращались как родственники потерпевших граждан, так и сами жертвы насилия со стороны военных. Мне довелось услышать и о ракетных обстрелах населенных пунктов, и о бомбардировках, и о похищениях людей, убийствах и внесудебных расправах над беззащитными гражданами, пытках и издевательствах в так называемых «фильтрационных лагерях» и иных местах незаконного содержания людей, которые имелись практически в каждом российском воинском подразделении, находившемся на территории нашей республики.

Мне больше всего запомнилась история, рассказанная молодым мужчиной, 37-летним жителем Грозного. Назовем его Аюбом.

23 января 2001 года Аюб, ехавший с пассажирами на легковой автомашине, был задержан российскими военнослужащими на блокпосту №51 в районе поселка Ташкала по Старопромысловскому шоссе города Грозный. Проверив документы, один из военных велел Аюбу отогнать машину в сторону. Он заявил Аюбу, что у них есть какие-то компрометирующие его материалы и его задерживают «до выяснения». По рации военные вызвали спецгруппу. Пассажиров автомашины заставили выйти из машины и лечь на землю.

Родственница Аюба, которая была с ним, наотрез отказалась выполнить команду военных, требуя сказать, в чем они его подозревают, и почему нельзя разобраться на месте. Женщину вместе с Аюбом затолкали в автомашину, в которую уселись двое военных. Затем их в сопровождении четырех автомобилей «УАЗ» повезли в сторону 36-го участка (Старопромысловский район).

В районе городка Иванова, родственницу Аюба высадили из машины. Он успел сказать ей, чтобы она передала родным о своем задержании. После этого Аюба повезли дальше. Спустя какое-то время они прибыли на окраину населенного пункта, в закрытой зоне. Автомашины подъехали к трехэтажному дому серого цвета, где находились несколько гражданских машин. У ворот стояла охрана. Впереди, по словам потерпевшего, было открытое место, вплоть до Терского хребта.

Аюба завели внутрь здания, на руки надели наручники и завязали глаза. Затем повели по темному коридору, по пути избивая ногами и прикладами. Он пытался выяснить, в чем дело, за что его задержали, просил дать объясниться, но никто задержанного не слушал. До пяти часов вечера его продержали в том доме, потом через другой выход вывели во двор, огороженный бетонными плитами. Завели в помещение, которое вело в подвал. Оказывается, это была пыточная камера. Через маленькое окошко в ней была видна врытая в землю цистерна из-под горюче-смазочных материалов.

Аюба посадили на железный стул, стянули ремнями туловище и руки так, что нельзя было шевельнуться, на голову надели металлическое кольцо с электропроводами и включили ток. Как рассказывал Аюб, боль была страшная, скрутило все тело. Он не помнил, сколько продолжалась эта пытка, так как часто терял сознание. Два раза его приводили в чувство, сделав уколы в руку и шею. По словам мужчины, его с небольшими перерывами пытали три-четыре часа.

После жестоких истязаний Аюба подвели к цистерне, разделенной на три отсека, отодвинули средний люк, сняли повязку и наручники и сбросили вниз. Ударившись о какой-то тупой предмет, он упал в воду. Вода доходила до пояса, в ней стояли задержанные люди. Ему удалось подняться на ноги только с помощью мужчины лет пятидесяти и молодой девушки.

Пришедшую на помощь избитому Аюбу девушку звали Роза, она была из города Шали. Мужчина, представившийся Хароном, был жителем поселка Новые Алды. Они находились в заточении около двух месяцев. Как рассказал Аюб, вид у обоих был ужасный. У Харона отсутствовало левое ухо, лицо и тело были изуродованы пытками и избиениями ногами, прикладами, железной арматурой. Особая жестокость к нему объяснялась, наверное, тем, что во время «зачистки», как он сам рассказал, у него дома нашли оружие.

Розу, красивую девушку 22-25 лет, взяли на посту, якобы, «заподозрив» в ней снайпера. Она была обнажена до пояса и, чтобы скрыть наготу, сидела в воде до плеч. На животе и боку у нее были легкие порезы, сделанные ножом, бедро правой ноги проткнуто острым предметом. Аюб отдал ей свою рубашку.

Всего в этой цистерне было шесть человек: Аюб, Роза, Харон, еще двое мужчин и одна девушка из Старопромысловского района, на вид лет шестнадцати, которую звали Таиса. Она была очень красивая брюнетка маленького роста, хотя все лицо у нее было в синяках и кровоподтеках.

То, что вытворяли над задержанными эти звери, просто не передать словами. Как рассказывал Аюб, вместо еды давали через день какие-то объедки. В туалет никого не выводили. Мало того, свои естественные надобности «борцы с терроризмом» отправляли, отодвинув люк, прямо на находившихся в цистерне людей. Люди должны были справлять нужду тут же, в воду.

Когда их вызывали на допросы, то сверху спускали веревочную лестницу. Тем, кто не мог подниматься самостоятельно, надевали на руки наручники и за них тащили вверх. Из камеры пыток постоянно доносились крики и стоны истязаемых. Иногда российские военные практиковали «коллективные мероприятия»: ставили всех в ряд и начинали жестоко избивать. Но хуже всего, мучительнее и унизительнее было, когда эти животные, заставляя стоять с вытянутыми вперед руками, насиловали девушек на глазах у остальных узников. Причем, делали это в самых изощренных формах. Задержанные мужчины должны были на это смотреть. Позднее Роза призналась, что иногда ее «пропускали» по 20-30 человек, а Таиса была беременной. Насилию подвергся и Харон.

Родственники вызволили Аюба из этого ада на четвертый день, 28 января, уплатив военным две с половиной тысячи долларов США. Перед освобождением девушки и мужчины попросили его сообщить своим родным о них и сделать все, чтобы спасти от этих фашистов. Таиса, правда, сказала, что у нее все равно не будет жизни, и что она потерянный для себя и своих родных человек.

Утром 28-го января Аюба выпустили на свободу. Ему вернули только паспорт. Деньги, около семи тысяч рублей, машину и документы на нее так и не отдали. Он выполнил просьбу своих сокамерников. Поехал в Шали, предупредил родственников Розы, потом побывал и у родных других своих товарищей по несчастью. Через две недели Роза была выкуплена за четыре тысячи долларов. Причем ее, по данным Аюба, сначала отвезли на военную базу Ханкала, и отпустили уже оттуда. Таким же образом и за ту же сумму денег была освобождена и Таиса. Но, позже Аюбу рассказали, что девушка умерла спустя некоторое время после своего освобождения. После похорон ее близкие уехали в Бельгию. Что стало с мужчинами, Аюб не знал, но надеялся, что им тоже посчастливилось вырваться из этого страшного места. Естественно, уплатив большой денежный выкуп.

Ведь практика выкупа родственниками задержанных российскими военными на территории Чеченской Республики граждан, в первые два-три года «контртеррористической операции», была здесь очень широко распространена. Дело доходило до того, что военные продавали родным трупы их зверски замученных близких. И считалось большой удачей, если военнослужащие соглашались ввергнуть изуродованное тело человека. Зачастую тела жертв внесудебных расправ военные просто-напросто выбрасывали в безлюдных местах, или прикапывали на окраинах населенных пунктов.

Это конечно ужасно, но такова была реальность. Военные убивали и похищали здесь людей, насиловали женщин, зверски расправлялись с беззащитными стариками, женщинами и детьми, и не несли при этом никакой ответственности. Но я очень надеюсь, что рано или поздно, всем им, начиная от рядового и генерала, кончая высшими должностными лицами, придется ответить за содеянное. Это не 19-й и даже не середина 20-го века, когда можно было скрыть чудовищные преступления против безоружных мирных жителей.

Сейчас уже 21-й век. Пример полковника Гвишиани, который заживо сжег в селении Хайбах 700 безоружных мирных жителей в 1944-м году, и спокойно умер в своей постели в окружении любящих родственников, теперь не повторится.

Усам Байсаев

«Мемориал»