Заблуждение думать, что борьба с терроризмом преследует одни благородные цели. Она опирается на многочисленных охранников, службы безопасности, антитеррористические службы, рост которых в последнее время бесконтролен. Мы имеем своего рода гонку «терроризма» и «антитерроризма», но при этом антитерроризм намного сильнее, более системнее и всеохватнее, чем терроризм, и он может выливаться в самостоятельную опасность для гражданского общества.

В основе массового контртерроризма лежит провозглашенная когда-то лет 10 назад «борьба с преступностью», ставшая поводом для наращивания милицейской машины МВД и к переходу к прямому произволу.

Я уже тогда писал в «Литературной газете» (см. «ЛГ», № 41/ 95), что борьба с преступностью ложна как общая задача. Дело в том, что в обществе есть конкретные виды преступлений – убийства, кражи, неуплаты налогов, изнасилования в подъездах и другие, и с ними нужно бороться конкретными способами, – например, улучшая уголовный розыск, а не создавая громоздкую систему милицейского насилия, когда нас ежедневно фильтруют на улицах и сажают в автобусы. Если вести общую борьбу с преступностью, то будет усилен просто аппарат МВД и увеличен системный контроль над обществом, но толку это даст мало. Таким образом, создастся система произвола, которая сама по себе является видом преступности, – как всякий произвол.

Когда я спрашивал у одного бывшего начальника уголовного розыска, улучшается ли уголовный розыск, он махал рукой и у него был очень удрученный вид, – чувствовалось, что не улучшается. То есть, деньги в МВД вкачивались, структуры росли, численность милиционеров на всех фронтах увеличивалась, а уголовный розыск остался так себе, допотопным.

Удивительно, но за все эти годы роста милицейской машины и раздувания милицейского аппарата на всех уровнях, не удалось создать нормальной полиции. Гигантский милицейский спрут работал вхолостую, занимаясь непонятно чем – проверками сумок у прохожих, проверками документами у каждого пятого гражданина, а толку было мало. Создавали непонятные структуры вроде ОМОН. Зачем сейчас в каждом городе ОМОН по тридцать человек? Это что – гарнизон? Достаточно иметь небольшую оперативную группу в несколько человек, а остальных рассредоточить по другим подразделениям, платя им полтора оклада. Кстати, ни в одной стране мира на основе муниципальных полиций нет структур вроде ОМОНов. Оперативные группы создаются только в случае необходимости на краткое время, к ним подсоединяются рейнджеры. Постоянное наличие крупных спецподразделений в составе муниципальной милиции превращает их в разновидность карательных организаций, которые ищут чем им заняться.

Практика всего мира – специалисты вместо спецподразделений. У нас наоборот. Мы создаем спецподразделения, а специалистов в них нет.

Держат постоянно военизированный отряд в тридцать человек, у которого своя собственная база, свои неписанные законы, своя юстиция. Короче, это какой-то спецназ при муниципальном УВД. Он не выполняет в повседневных условиях никаких позитивных целей.

В итоге их посылают на войну, потому что им делать нечего. У них руки чешутся. (Хотя, когда их потом ловят боевики, им чешут уже меж ушей, как русским поросятам, непонятно для какой цели приехавшим в Чечню.).

Я это на знаю на примере рыбинского ОМОНа. Это военизированная организация, создававшая во времена разгула преступности, которая сейчас неизвестно чем занимается. Это подразделение нужно срочно расформировать и создать на его основе небольшую сборную оперативную группу, а остальных сотрудников рассредоточить по другим отделам. Ибо всякая организация, которая ничем не занята, начинает выдумывать для себя цели.

Кто мне объяснит для чего муниципальную милицию (а ОМОН – муниципальная милиция, особое подразделение муниципальной милиции, приписанное к городу) посылают на войну. Что они там забыли? Им что, хочется, чтобы боевики их поскорее на кол посадили? Для сравнения представьте, если бы полиция Нью-Йорка была послана в Ирак. Каждая полиция должна работать там, где она приписана. Муниципальную полицию Нью-Йорка не могут перебросить даже в штат Техас, если в нем вспыхнут беспорядки. У нас муниципальную милицию используют «в дурачка»: не хотите, мол, ребята в Чечню съездить в командировку? А какого хрена, пусть скажут эти ребята, мы должны ехать в Чечню? Мы не хотим ехать обратно под номерами 200 или 300! Я советую местным милиционерам поднимать восстания против центральной власти, против практики их использования как «пушечного мяса» в войне, которую они не начинали.

Борьба с преступностью породила огромную машину для преступлений – МВД. Но то же самое сегодня начинает происходить уже на почве борьбы с терроризмом.

Всем кажется, что это очень хорошая борьба, и антитеррористические структуры нужны для того, чтобы нас не взяли среди бела дня в заложники. В действительности же, эти структуры как спрут обвивают общество, и превращают все гражданское общество в заложников борьбы с тем, что само по себе является борьбой. Эти контртеррористические структуры с успехом применяют газ и убивают собственных заложников. Они разрушают целые республики, чтобы найти отдельных боевиков. Они погружают страну в хаос, якобы для того, чтобы навести порядок. Если это борьба с терроризмом, то я бы хотел знать, что такое сам терроризм! Представьте, что берут хулигана в каком-нибудь доме. Цель благородная, но для этого разрушают весь дом и уничтожают половину жильцов. Антитеррористы говорят: но мы все же взяли хулигана. Да будьте вы прокляты, отвечают им жильцы, вы не хулиганы, вы – бандиты.

Помните поговорку: «Нам нужен мир – желательно весь». Вот такой мир нужен и сегодняшним антитеррористическим структурам. Тоже желательно весь.

Ведь особенностью антитерроризма является системный и глобальный контроль над обществом. Первый опыт мы имеем уже в виде деления людей на категории во время авиаполетов. Но то же самое со временем может воцариться во всех других терминалах. Мы шагу никуда не вступим без того, чтобы нас не обыскали, не рентгеноскопировали, не установили нашу личность. Задайте элементарный вопрос: как потом будет использоваться эта колоссальная система контроля? Ведь она намного превышает задачи борьбы с террором и способна использоваться как средство порабощения, сортировки людей. Это, извините, все равно, что создать концлагерь для комара, а потом спрашивать, что с ним делать. С концлагерем. Терроризм, каким бы он не был сильным, не может быть единственным объектом этой машины контроля и насилия. Потому что это глобальная тюрьма.

Я не говорю здесь о самом главном. Что такое терроризм? Это состояние, а не причина, и не организованный субъект. Бороться «с терроризмом вообще» – это то же самое, что поливать пылающего жаром больного холодной водой в надежде, что это собьет температуру. То, что мы называем терроризмом, представляет собой не явление, а проявление различных противоречий в нашем обществе. Начну с того, что терроризм очень разный, и связи между ним нет подчас никакой. А чтобы бороться с разными видами терроризма, нужно бороться с причинами, его порождающими, – в противном случае эффекта эта борьба не будет иметь. Объединить все эти причины в одну, и заявить, что целью террористов является уничтожение всего живого на земле, то есть зло в чистом виде, может только безумец. Целью Бин Ладена не является уничтожение всего живого на земле. Целью чеченских партизан тоже не является уничтожение всего живого на земле, – их цель борьба за независимость своей родины. И так далее. Целью дяди Васи, берущего в заложники дядю Петю, тоже не является уничтожение всего живого на земле. Его целью является получение ящика водки. И ничего общего между собой эти террористы не имеют. Так что, создавая универсальную систему отстрела для дяди Васи, чеченских боевиков и Аль-Каиды, мы создаем тем самым универсальное средство насилия в отношении общества вообще. И оно может быть применено не только против террористов…

В борьбу с международным терроризмом вкладываются миллиарды долларов, а толку от этого так же мало, как если бы деньги вкладывались в борьбу с международным онанизмом. Меньше от этого их все равно не становится. Это «борьба с ярлыком», в то время как содержимое лежит у вас совсем в другой папке. Терроризм – это проявление конфликтов во всем мире, а вовсе не самостоятельное явление, которое у нас объединяют ярлыком «международный терроризм». Конечно, международные террористические группы существуют, но никакого «международного терроризма» как единого явления нет. Террористы в разных странах осуществляют свои акции возмездия вовсе не из любви к терроризму (хотя кто знает, может, есть и такие), а в силу причин, заставляющих их брать оружие в руки.

Лучший способ прекратить терроризм – это устранить причины, его порождающие. Устраните войну. Устраните системное насилие государств, диктующих свою волю малым государствам или отдельным личностям. Если в Кремле вбили себе в голову схему, что Чечня – это часть Федеративного договора, то какова цена этому федеративному договору? Уж не подписан ли он кровью кремлевским Фаустом? Десять лет идет эта война, и ей не видно конца. Спрашивается, стоило ли писать такой договор, который заведомо не выполним? То же самое, между прочим, относится к американцам, которые устраивают экспорт демократии по всему миру. И что они получают взамен?

Легче всего это «что-то» объявить терроризмом и начать борьбу с ним. Но следующим шагом будет то, что терроризм может начать борьба уже с вашими контртеррористическими структурами. И так далее, до бесконечности. Я бы вообще, кстати, рекомендовал террористическим структурам создавать специализированные подразделения… по уничтожению вот этих самых контртеррористов. Чем больше этой сволочи уничтожат во всем мире, тем будет лучше. Принцип один: бей по тому, кто бьет по тебе.

Подумаем еще об одном. Если терроризм это война, как утверждают Буш и Путин, то как можно бороться с войной? Войну войной победить невозможно, потому что это тоже будет война. Стоит пойти по другому пути и поинтересоваться политическими и моральными причинами войны. В свое время Клаузевиц говорил, что война – это проявление политических причин.

Невозможно прекратить войну без устранения политических причин, ее вызывающих. Я говорю не о политических переговорах и не о театре политических марионеток, призванных имитировать истинную политику, а о нечто большем. Я говорю о моральных предпосылках любой войны.

Андрей Новиков, политолог