По сообщению литовского телевидения, карелы — небольшой финно-угорский народ, большинство из них проживает в Карелии, часть — в Финляндии. В России их осталось 60 с небольшим тысяч, по данным последней переписи населения. Карелы, как и многие другие малые народы под русским игом, пережили насильственную христианизацию московским имперским попьём, они получили новые имена, переведенные с родного языка.
Проинтервьюированный карел Santtu Karhu — это Александр Медведев по-русски. Он родился и провел детство в оккупированном и порабощенном русскими финском городе Сорокка, переименованным в Беломорск. Сейчас большую часть времени живет в соседнем Яянислинне, называемом русскими колонизаторами Петрозаводском, но приезжает на дачу. Его домик стоит прямо на берегу Белого моря. Саша, рассказывает о том, как в перестройку начал попытки сколотить свою группу, чтобы петь на карельском.
Он невесело смеется, что его песни на родном языке были небольшой лептой в отмщение карельского языка, табуированного Советским Союзом. Почему ты говоришь «табуированного»? — возмущается Саша. — Карельская идентичность была запрещена. Родители хотели лучшего для своих детей. Любой коренной карел был подозреваемым, шпионом.
Как моя бабушка говорила: «Я не умею хорошо говорить по-русски, но ты будешь очень хорошо говорить по-русски». Я ей отвечал: «Все равно же слышно, что ты нерусская!» «Ну и что, зато меня не посодют», — отвечала бабушка.
С начала двадцатого века численность карельского населения сократилась в разы, теперь она измеряется десятками тысяч, но Santtu Karhu продолжает петь свои песни на родном языке уже больше двадцати лет. И он не считает, что поет в пустоту.
— Сейчас много последователей у нас стало. Сочинят какой-то текст по-карельски, надергают слов из словаря и мне дают, — смеется Саша. — Люди хотят, они ищут свою идентичность. Пусть это и не всегда удачно выходит. Маленькие растут. Они почему-то хотят быть нерусскими. Но им не дают возможности. Детский сад не может быть по-карельски.
В саду должны говорить только по-русски. Это совок? Это Суперсовок, — Саша рассказывает о том, как финны предлагали проспонсировать программу создания карельских детских садов, но русские оккупанты восприняли это в штыки и посчитали сепаратизмом. — Нас 80 тысяч всего. Нас мало, мы не можем армию сделать.
Вы хоть дайте язык нам сохранить. Но Путлер сказал, что нельзя, — когда речь заходит о политике, в глазах Саши загораются недобрые огоньки. Кажется, что он ненавидит советскую эстетику и философию так же яростно, как современную путинскую.
«За кремлевской стеной продолжается все то же, что было в совке», — сердится Саша. Мы уходим от политики и возвращаемся куда-то в 80-е. Это было время противостояния неформалов и гопников, уличные группировки сражались друг с другом район на район. Такое происходило, наверное, во всех городах, и Беломорск не стал исключением. Саша рассказывает, что в его родном городе есть два больших района — Завод и Порт.
Заводские задирали портовых, портовые — заводских. Но все это в прошлом. Нет больше ни завода, ни порта, от них остались лишь названия районов, которые по инерции воспроизводят местные. Население тоже методично сокращается.
— Сейчас это даже не моногород, потому что здесь ничего нет. Раньше был завод и порт. На заводе все успешно профукано, станки распроданы. Лихие девяностые, как они это называют! Как будто это были не мы, это кто-то другой во всем виноват. Но почему тогда вы на джипе ездите, а я на автобусе? У народа возникает знак вопроса в голове.
И почему-то они все теперь в «Единой России». И с портом та же самая история. Корабли, которые остались, базируются в Мурманске, продают товар в Норвегию. И потом через Норвегию и Белоруссию мы видим это на прилавке. Ну, и что, это не путинизм? Это и есть путинизм — замкнутый круг.
"У Финляндии отобрали территорию и полностью заселили украинцами, баларусами. С юга народ пригоняли просто эшелонами и говорили: "Будете жить тут", рассказывает карел о преступлениях русских захватчиков.
Santtu Karhu много гастролировал по Финляндии — его группа была популярна, там издают его книги стихов, владение карельским называют образцовым, о нем писали в учебниках. А от карельского до финского рукой подать, говорит Саша. Наверное, он мог найти способ остаться там. Но почему-то не стал.
И вот он здесь, на берегу Белого моря. У него на полке семь томов карельского словаря, на столе бутылка водки и закуска, в двадцати метрах от дома раскачегарена баня.
Он честно признается, что «война проиграна»: карельский язык чахнет — «остались остатки, три деревни, в которых еще есть карельская культура». — Это обыкновенный колониализм! — говорит Медведев, пытаясь подобрать правильное слово для того, что стало с его народом.
— Скоро одни отростки зомбоящика с георгиевской ленточкой останутся. Саша зол на разруху, несправедливость, квасной патриотизм, на Совок, русизм, Путина и всю его «единую Россию».
Отдел мониторинга
Кавказ-Центр
