Межгосударственные и внутренние конфликты с применением военной силы продолжают собирать свою кровавую жатву. В разных местах мира военные методы используются разными силами в отношении различных объектов (чаще чужих, но иногда и «своих»). Их целью может быть введение или возвращение какого-то политического режима, обретение свободы или государственной независимости, уничтожение оппонентов внутри страны, изменение положения определенных социальных групп или стран, доступ к территориям или запасам ценных природных ресурсов.
Отчет о развитии человечества ООН за 2005 год показывает, что в XX веке в вооруженных конфликтах погибло гораздо больше людей, чем в веке XIX: 109,7 миллионов (4,35% мирового населения) против 19,4 миллиона (1,65%). В последнем десятилетии XX века более трех миллионов человек погибли в войнах, разворачивавшихся в так называемых развивающихся странах (но с участием или с подачи богатых демократических государств). Кровавые конфликты блокируют экономическое развитие, порождают нищету, социальную несправедливость, предрассудки, дискриминацию больших групп, рост преступности и страх. А последний часто приводит к ложному восприятию действительности, враждебности и недоверию ко всему окружающему.
Ученые, исследующие конфликты, все чаще находят доказательства того, что перечисленные последствия страха создают почву для очередных конфликтов и их решения силовыми методами. К насилию чаще обращаются там, где существует сильное групповое ощущение несправедливости, а ответственность за сложную судьбу какой-то группы перекладывается на политических противников, которых, в свою очередь, делегитимизируют («они не имеют права тут править»), отказывая им даже в человеческих чертах, а тем самым, в человеческом отношении. Когда отдельные группы или общества не могут четко сформулировать свое ощущение несправедливости и вести диалог с реальными или вымышленными обидчиками, они чувствуют себя униженными и обращаются к насилию. Особенно, если видят, что это может вознаградиться удовлетворением претензий.
Политическое насилие не обязательно начинается с ненависти к противнику. Зачастую она становится средством внедрения или приостановки важных для агрессора общественных или политических изменений. Гнев, ненависть, дегуманизация врага становятся в таком случае результатом актов ненависти, понесенных потерь, а также психологическим оправданием несправедливостей, совершенных в отношении невинных жертв. Психологические последствия войны сохраняются долгие годы, иногда они переходят с поколения на поколение, снижая уровень жизни целых обществ.
В истории человечества серьезные общественные изменения редко обходились без кровопролитий. Польская «бескровная революция» — одно из таких прекрасных исключений. Ненасильственная коренная модификация режима стала возможной в первую очередь потому, что стороны конфликта вступили в диалог, постепенно освобождаясь от взаимных предубеждений, сумев выработать общие пункты и наметить сферы расхождения.
Все это происходило в обществе с большим и неоплаченным «счетом обид», где большая часть граждан занимала, скорее, пассивную позицию и дистанцированно смотрела на действия лидеров демократической оппозиции. Тогда победу одержала сила разума и политическая смелость элит обеих сторон конфликта, их неординарный образ мысли, умение поверить идейно чужим, позитивное видение мира, способность преодолеть страх и спокойствие духа. Угрюмых людей среди них было мало.
Солдаты в военной форме без знаков различия в Балаклаве
Совсем иначе выглядит ситуация сейчас, когда большая часть политической элиты (преимущественно правого крыла) видит мир в черно-белых красках, не способна улыбаться политическим противникам и тем более создавать с ними коалиции для решения каких-либо вопросов. Доминирующий в этих элитах эмоциональный климат важен для понимания современной политики в отношении России и Украины.
Благодаря мирной смене режима, вступлению Польши в НАТО и ЕС в течение 25 лет мы чувствовали, что живем в относительно безопасной Европе. На это чувство безмятежности не повлияла даже жестокая война в бывшей Югославии. Нам казалось, что войны идут где-то далеко, а поляки могут спать спокойно.
В прошлом году эта эпоха закончилась. Реальная кровавая война подошла к нашим границам. Захват Крыма, а потом вооруженная поддержка мятежников в Восточной Украине заставили значительное количество поляков взглянуть на Россию, как на агрессора. И мы начали бояться.
В апреле 2014 года 61% поляков в опросе Центра изучения общественного мнения (CBOS) заявили, что ситуация в Крыму угрожает безопасности Польши, 51% — безопасности в Европе, а 24% — безопасности в мире. 62% полагали, что в ближайшем будущем Россия будет стремиться вернуть себе влияние в нашей части Европы. Последнее мнение чаще всего высказывали люди с более высоким образованием и жители больших городов, а также — чаще приверженцы правых взглядов (70%), чем центристских (67%) и левых (58%). В ситуации на Украине угрозу для независимости Польши чаще видят те люди, которые считают современную позицию Польши в мире неудовлетворительной, чем те, кто считает наоборот.
После аннексии Крыма польские политические элиты и СМИ высказываются о политике России в однозначно негативном ключе. Звучат сравнения Путина с Гитлером, хотя историки указывают на ошибочность этой аналогии. Польские правые призывают ужесточить экономические санкции против Москвы, начать продавать Украине оружие, запустить всеобщую военную подготовку и отправить на помощь украинцам польский военный корпус. На первый план выходит послание: «сила — единственный аргумент, который понимает Путин».
Одновременно замалчиваются, например, высказывания президента Обамы о том, что кризис невозможно разрешить военным путем, что следует поддерживать мирные усилия украинских властей, воспитывать политические элиты, развивать навыки демократического управления, переговоров, борьбы с коррупцией. Критике подвергается канцлер Ангела Меркель, которая подчеркивает необходимость диалога с Путиным. Недавно герой демократической оппозиции заявил, что было бы отлично, если бы плечом к плечу с украинцами против мятежников воевали поляки. Как реагируют на это простые граждане?
Страх и агрессия идут вместе
В оценке международной ситуации (как в каждой теме, о которой мы не располагаем обширными знаниями) мы руководствуемся обобщенными сведениями из различных источников информации, опытом, собственными воспоминаниями и воспоминаниями близких людей. Это касается России, ее истории, методов управления этой страной и менталитета россиян, а кроме того — общих механизмов взаимодействия между людьми, группами и государствами, которые можно охарактеризовать как более или менее позитивное отношение к жизни общества.
Позитивный подход — это оптимистичное представление о человеческой природе, ожидание от других людей, скорее, понимания, поддержки и сотрудничества, чем эгоизма, использования чужих слабостей, жесткой конкуренции, агрессии. В таком мире можно доверять другим и чувствовать себя в безопасности. Люди, которые смотрят на окружающее негативно, исходят из того, что жизнь — это игра с нулевым счетом (победа одних — это всегда поражение других, и никакого общего блага не существует), а мир — это общественные джунгли, в которых шанс на успех (скорее, на выживание) есть только у циничных игроков. Политика для них — это лишь беспринципная битва за власть и деньги, поэтому вся политическая система несправедлива.
Проводившиеся в США и Израиле исследования уровня поддержки военных решений международных конфликтов, показывают, что негативный образ мира способствует высказываниям в пользу применения силы, а позитивный — связан с неприятием насилия в таких ситуациях. Похожие результаты я получила и в Польше.
В последнюю неделю сентября 2014 года группа исследователей, которой я руководила, опросила 981 человек (случайная репрезентативная выборка) на тему того, как они воспринимают окружающую общественную жизнь, политику, существующую социально-политическую систему, политику Путина, что они думают о методах решения международных конфликтов и об участии Польши в военном столкновении с Москвой. Мы спрашивали о самооценке готовности к выражению агрессии в разных бытовых ситуациях, а также о допустимости агрессии в политике.
На вопрос, считают ли они войну эффективным способом решения конфликтов между государствами, 3% взрослых поляков ответили «определенно, да» или «скорее, да»; 88,8% — «определенно, нет» или «скорее, нет». Среди сторонников войны было больше молодых людей и жителей больших городов.
Наиболее сильную взаимосвязь мы обнаружили между признанием войны эффективным методом решения конфликтов и готовностью к межличностной агрессии, а также принятием агрессии в политике: чем больше человек был склонен проявлять агрессию в бытовых ситуациях, тем проще ему было принять агрессию (словесную или физическую) в мире политики; чем более антагонистическими виделись ему общественные отношения, тем чаще он готов был назвать войну эффективным методом решения конфликтов между государствами.
На вопрос, должна ли Польша самостоятельно или вместе с ЕС и НАТО напасть на Россию, прежде чем она нападет на другие страны, 12,4% респондентов ответили «определенно, да» или «скорее, да», а 67,7% — «определенно, нет» или «скорее, нет». С большим одобрением о превентивной атаке высказывались представители более молодого поколения; люди, которым мир кажется наполненным угрозами; а также те, кто склонен сам использовать агрессию и приемлет агрессию в политике.
Таким образом страху способствует готовность к агрессии. Аналогичная взаимосвязь была выявлена также в других странах и в других контекстах. Психологи называют это петлей «страх — гнев — агрессия», объясняя этот механизм нейробиологической концепцией отсутствия контроля над страхом и автоматизмом человеческих реакций на сигналы угрозы.
Также выяснилось, что электорат разных польских партий в разной степени одобряет агрессию в отношении России. Самый высокий уровень поддержки демонстрируют сторонники партии «Право и Справедливость» (PiS) (в среднем 2,7 по шкале от 1 до 5), более низкий — сторонники «Гражданской платформы» (PO) (1,88), а самый низкий — электорат Польской крестьянской партии (PSL) (1,77) и Союза демократических левых сил (SLD) (1,76). Консервативный правый фланг оказался более «провоенным», чем представители других политических взглядов. В свою очередь, различные психологические исследования политического консерватизма убедительно доказывают связь этой ориентации с повышенной потребностью в безопасности.
Действительно ли Путин похож на Гитлера?
Фундаментом для текущих оценок международных событий часто становятся ассоциации с прошлым, которые проистекают из собственных воспоминаний или предлагаются СМИ. Серия исследований, начатая в 1980-х годах американским психологом Томасом Гиловичем (Thomas Gilovich), показывает, что выбор метода решения гипотетического военного конфликта зависит от того, на какие события из истории собственной страны или исторических фигур делались ссылки в предлагаемых сценариях.
Акция протеста рядом с украинским посольством в Берлине
Оказалось, что военную операцию США против государства, описанного в сценарии конфликта, поддерживало больше людей, если противника сравнивали с Третьим рейхом, и меньше — если в ход шли ассоциации с войной во Вьетнаме. Автор исследования называет это доказательством того, что исторические аналогии, даже если они опираются на весьма туманное сходство, в значительной мере обуславливают оценку актуального конфликта и выбор предпочтительного метода его решения.
В комментариях СМИ на тему политики России в отношении Украины отчетливо проводится параллель между действиями Путина и Гитлера. Высказывания, которые задают иные возможные рамки взгляда на происходящее между Россией и Украиной, встречаются реже. В нашем исследовании мы проверили, насколько популярны среди поляков разные исторические рамки взгляда на политику России, как это сочетается с общим восприятием общественной жизни, и существует ли здесь взаимосвязь с поддержкой участия Польши в гипотетическом военном выступлении ЕС и НАТО против России.
Респонденты получали два описания действий России и должны были оценить уровень угрозы (по шкале от 1 до 5) в каждом из них. С описанием «захват Крыма напоминает аннексию Австрии Гитлером. Путин не остановится на Крыме, как Гитлер не остановился на Австрии» согласилось 53,3% опрошенных. Эту аналогию отбросили 15,3% респондентов. С другой схемой российской политики «Путин хочет вернуть России былое величие и влияние на глобальную политику, но он не безумец и не стремится к войне со всем Западом» согласились 51,2%, отбросили ее 19,8% опрошенных.
Люди, склонявшиеся к разным сценариям, оказались носителями противоположного взгляда на общественную жизнь. Чем больше респондент ощущал в окружающем мире угрозу, чем более недоверчив он был к людям, видел в отношениях между людьми противостояние, в политике — циничную игру за власть и деньги, а общественно-политическую систему в Польше считал несправедливой, тем больше он склонялся к аналогии с действиями Гитлера.
Сторонники второго сценария были совсем другими. Он выбирался, если респондент видел свою жизнь более безопасной, считал, что живет в справедливом мире и позитивно оценивал политику. Чаще к этому варианту склонялись представители более старшего поколения и люди с более высоким образованием.
Когда поляки не смотрят на Путина, как на безумца, они, осознают его намерения восстановить российские влияния, однако исключают участие Польши в военной операции против России и не считают войну эффективным методом решения конфликтов. Между тем выбор сценария, отсылающего к аналогиям с Гитлером, не имеет отчетливой взаимосвязи с выбором войны, как метода решения конфликтов, или с одобрением участия Польши в вооруженных действиях против России. Видимо, потому, что эта схема взгляда на сегодняшнее российское государство, сейчас широко пропагандируется.
В первую очередь культура
Если негативное видение общественной жизни, чувство угрозы, собственная враждебность и готовность к проявлению агрессии взаимосвязаны с поддержкой политического насилия и военных действий, можно сказать, что тезис «война начинается в людских головах» вполне справедлив. Поэтому «переустройство» голов могло бы стать важной целью антивоенного образования. Такого, которое предлагает искать согласия вместо использования военной силы и вырабатывать удовлетворительные решения, не отнимая у противников честь и жизнь. В наполненном конфликтами мире эта задача должна стать приоритетной. Еще Фрейд писал Эйнштейну, что увеличение роли интеллекта, воображения, эстетической восприимчивости, расширение роли культуры в общественной жизни и, как следствие, углубление общественной общности — это способ сделать «войну вызывающей физическое отвращение», так как «все, что способствует культурному развитию, работает также и против войны».
Современные ученые также подчеркивают роль фантазии, непосредственных контактов и широких общностей как механизмов, ограничивающих чувство враждебности к другим. Наши исследования доказывают также, что когда наш ближайший общественный мир кажется нам враждебным, чужим, несправедливым, мы в большей степени склонны одобрять насилие в межчеловеческих и международных отношениях.
