Несмотря на то, что война в Чечне шла уже десятый год, конца ей не было видно. Все города стояли в развалинах, в сёлах жизнь еле теплилась. Военные, беспрекословно подчиняясь приказам сверху, выполняли свою чёрную работу: убивали людей, разрушали всё, созданное многолетним трудом, портили природу. 

Впрочем, та часть природы, которая в былые годы подвергалась окультуриванию, теперь возвращалась к своему первобытному состоянию: поля зарастали травой, лес - кустарником, в реках и озёрах увеличивалось поголовье рыбы. Хуже жилось лесным животным, то и дело подрывавшимся на замаскированных минах-ловушках. 

К погоде война имела отношение весьма косвенное: те выстрелы и взрывы, которые происходили в воздушном слое, не превышающем 20 метров в высоту, не могли существенно повлиять на направление ветров, солнце, облачность или дождь. Так бывает в море: узенькая полоска прибрежной воды баламутится купающимися и волнами, а в 50 метрах от берега вода уже чистая и спокойная. Но людские судьбы и души, попавшие в водоворот страшных событий, в тот тонкий приземный слой, в котором исключительно по воле человека творится всё мыслимое и немыслимое добро и зло, они, эти души и судьбы, все без исключения остаются искалеченными, и на долгие годы и поколения тянется незримый след, оставленный войной.

Война никого не сделала лучше, никому не принесла счастья - ни убитым, ни оставшимся в живых, ни ограбленным, ни ограбившим. Дети ограбленных и убитых будут мстить, дети ограбивших и нажившихся на войне, получившие лёгкую, незаработанную добычу, пустят всё на ветер или «скурвятся» от безделья и скуки, как это не раз случалось в мировой истории. 

К сожалению, осмысление глобальных событий народными массами происходит позже, а пока социальные катаклизмы, как тектонические сдвиги, меняют природу общественной жизни, никто не слышит пророков в своём отечестве, никому нет дела до маленького человека, который, обезумевший от кипящих в обществе страстей, на свой страх, риск и разумение пытается приспособиться к быстро меняющемуся потоку событий.

Баянист появился на веденском рынке внезапно: в один прекрасный день люди, идущие продавать и покупать, увидели его сидящим на деревянном ящике у ворот и наигрывающим знакомые с детства народные мелодии. Рядом с баянистом, по обеим сторонам лежали костыли. Одна нога его была искривлена и неестественно вытянута, другая оканчивалась культёй. Лицо музыканта украшали шрамы, заросшие волосами и идущая наискось, через всё лицо чёрная повязка, закрывающая отсутствующий глаз. Издалека он походил на пирата, которому не хватало лишь серьги в ухе. Однако, вставлять её было не во что, ибо оба уха выглядели обжёванными.

Кто-то очень жестокий сильно поработал над этим человеком, а заодно и потушил свет в его единственном оставшемся глазе. Взгляд музыканта отдавал мертвечиной, но мелодия была живой, а это значило, что сердце его ещё не умерло. Музыкант напоминал пень, оставшийся от срубленного дерева, из которого жизнь стремилась наружу в виде тонких, живых, зелёных веточек. 

Народ, который уже выплакал все слёзы, вдруг почувствовал, что они снова появляются и, независимо от желания людей, сами катятся по щекам. 

Баянист играл с перерывами, чтобы перекусить, зайти за угол или просто покемарить. Он дремал, не снимая баяна с колен, единственный глаз закрывался, руки бессильно повисали. Но даже и во время сна большинство проходящих что-нибудь да кидало в его ведёрке: то мелкую монетку, то кусок хлеба, то какой-нибудь фрукт... И хотя почти все люди нищенствовали, как церковные крысы, им нужны были его песни, и они что-нибудь да оставляли в его ведёрке, даже если и проходили мимо не в первый раз. Проснувшись он собирал монетки и перекладывал их во внутренний карман, закусывал яблоком или помидором и продолжал играть.

Звали музыканта Магомед. Его вспомнил кто-то из знакомых. И хотя ему недавно исполнилось сорок лет, но выглядел он на все шестьдесят. До войны баянист играл на свадьбах и поминках. Работы хватало, и жил он неплохо. Раньше песни его делились на медленные и грустные, отражавшие невесёлую историю чеченского народа, и азартные и быстрые, как горячая горская натура.

На рынке Магомед играл только грустные мелодии. Шла война на уничтожение чеченского народа, и весёлые мелодии просто не приходили ему в голову.

- Спел бы, - просили некоторые, - а то всё только играешь.

Магомед отмалчивался.

- Чего молчишь, - спрашивали они, - ты что слов не знаешь?

Когда очень уж доставали, Магомед широко раскрывал рот, показывая обрубок языка и выбитые зубы, и люди, потупив голову, молча отходили.

Все его «красоты» появились после фильтрационного лагеря в Чернокозово, куда он попал из-за того, что он отказался служить в местной милиции. Он старался не вспоминать о произошедшем и только благодарил Аллаха и свою семью за то, что вообще остался жив. Родные упорно искали его после того, как он был похищен российскими спецназовцами в чёрных масках. А когда нашли, собрали денег на выкуп. В начале войны такое ещё было возможным, потом, когда людей обобрали до нитки, надежд на освобождение почти не оставалось. 

Денег и продуктов, которые Магомед зарабатывал за день, хватало для существования его семьи. Именно на существование, а не на жизнь, но и это было не так уж мало. Другие - с руками и ногами, если только не шли в услужение к оккупационным властям, влачили куда более жалкое существование. 

Большую часть года Магомед носил чёрный пиджак и линялые джинсы, в жаркие дни он сидел в майке и соломенной шляпе, в холодные - в телогрейке. Иногда люди спрашивали у него слова той или иной песни, и тогда он откладывал баян, доставал небольшой блокнот, огрызок карандаша и писал текст корявыми буквами. Время от времени его, как и в прежние времена, приглашали домой, только больше уже на похороны и поминки. Он не выставлял никаких условий, просто шёл куда звали и играл, пока все не расходились. Давали  - брал, не давали - тоже был рад, что помог людям в трудную минуту.

Один раз местный мунафик пытался взять у Магомеда баян, чтобы поиграть, но Магомед не давал и тогда тот ударил по баяну автоматом, порвал меха. Потом Магомед долго искал материал, клеил, но качество звучания непоправимо ухудшилось. С этого дня Магомед начал копить деньги на новый баян. 

А ещё он подружился с десятилетним мальчиком, который приходил вместе с бабушкой на рынок продавать овощи. Мальчик, которого звали Саламбек, часто убегал от бабушки и подолгу стоял возле Магомеда и смотрел на его руки, когда он играл. Саламбек выглядел лет на семь, практически нигде не учился и грамоты не знал. Почти все школы были разбиты, учителя кто в моджахедах, кто в фильтрационных лагерях, кто в отъезде, да и родители боялись отпускать детей в школы. Иногда случалось, что школьников, особенно старших, забирали прямо из школ и увозили в неизвестном направлении... 

Магомед пытался писать Саламбеку в блокноте объяснения, как играть, но тот не понимал и бегал каждый раз к бабушке читать написанное. Тогда Магомед нашёл ещё один деревянный ящик, усадил Саламбека рядом с собой и то и дело передавал ему баян и показывал, как играть. Мальчик оказался очень музыкальным, упорным, и всё схватывал на лету. Магомеду нравилось с ним заниматься, и дни пролетали быстрее.

Мальчик тянулся к Магомеду. Родители Саламбека погибли при обстреле, и он жил с бабушкой. Бабушка продавала укроп, лук, морковь, редиску... - всё, что могла вырастить на своём огороде. Пенсию получала такую маленькую и так нерегулярно, что серьёзно на неё никто не рассчитывал. Однако, вместе с рыночной выручкой кое-как перебивались. Из-за трудностей и недостатка пищи Саламбек и рос таким худым и тихим. 

Магомед жил с родителями: с отцом и больной матерью. Жену с младшими детьми он ещё давно отправил в Ингушетию, подальше от бомб и беспредела, в палаточные лагеря, а старший сын ушёл к моджахедам. Кто-то донёс, что сын в моджахедах, тогда местные власти поставили Магомеда перед выбором: или иди служить в милицию или отправляйся в лагерь, и из-за этого Магомед и пострадал. Сведений от старшего сына почти не было. От жены с оказией доходили скупые сведения о том, что покоя спецслужбы не дают и в Ингушетии, что дети болеют, голодают, мерзнут, а посылки от международных благотворительных организаций до них почти не доходят, разворовываются по пути. 

Магомед не знал, как им помочь, и, если б даже имел деньги, не смог бы им их передать. А на новый баян он копил, а когда накопил, то договорился с одним мунафиком, и тот раздобыл баян у русских за 50 долларов. Магомед сразу догадался, что баян краденый, по имени и фамилии хозяина, написанными ручкой между мехами. Где он сейчас этот Мусса Газаев? Воюет или лежит в сырой земле? Ясно только, что не служит врагам, а то бы ни за что не расстался с баяном. 

Старый баян он подарил мальчику... В тот день, когда несколько снарядов упало на территорию рынка, они, как обычно, сидели у ворот. Сразу же после первых выстрелов мальчик хотел побежать к бабушке, но Магомед, к счастью, удержал его. И правильно сделал, потому что артиллерия выпустила ещё несколько снарядов по рынку. Бабушка лежала на спине, в луже крови, запрокинув назад голову и сжимая в руках морковку. 

Саламбек бросился ей на грудь, пытался поднять, кричал: «Баба! Баба!!». Магомед еле оттащил его от трупа, прижал к себе, гладил по голове. Он прикрыл свой единственный глаз, губы его шевелились, произнося то ли молитву, то ли проклятие.

Магомед взял мальчика к себе. С помощью родителей он учил его грамоте, так что вскоре Саламбек уже знал весь алфавит и начал по слогам читать. Всё свободное время они писали, читали и играли на баянах.

Постепенно Саламбек стал удачно подыгрывать Магомеду, и тот начал брать его с собой повсюду. Двоим давали больше, да и веселей было. На одной из свадеб, у местного мунафика тот, изрядно выпив, спросил Магомеда:

- Сколько твоему парнишке лет?

- Девять, - написал на бумажке Магомед, - а что?

- А то, что говорили мне спецназовцы, что дан им негласный указ о задержании всех подозрительных личностей начиная с 10 лет. А к вам любой прицепиться может, хОдите всюду, может информацию какую для бандитов собираете. 

Тогда Магомед не предал этим словам большого значения, но когда, спустя какое-то время, патруль, проходящий через рынок, осведомился о возрасте мальчика, он испугался. Он написал на бумажке - девять. 

Магомед понял, что долго так длиться не может, что когда-нибудь кто-нибудь прицепится к парню, и тогда уже будет поздно. И он решил готовить Саламбека к взрослой жизни. Магомед объяснил ему, как поступать в тех или иных критических ситуациях, чего ждать, на что надеяться. Когда-то он занимался каратэ и даже выступал на республиканских соревнованиях, но знание каратэ практически не пригодилось ему в лагере. По нескольку раз в день Магомед заставлял мальчика бегать, после бега, во дворе дома он объяснял Саламбеку разные упражнения и приёмы. 

Приёмы отрабатывали многократно и тщательно. Конечно, Магомед не мог в полной мере показать удары и блоки ногами, но суть мальчик схватывал. А еще Магомед сделал тренажёры: перекладину для подтягивания из обрезка трубы, грушу из брезента и песка для отработки ударов руками и столб с прибитой к нему резиновой покрышкой от колеса для ударов ногами. А кроме того сделал нунчаки - специальные палочки на капроновом шнуре для защиты от более сильного или вооружённого ножом противника. 

К сожалению, Магомед не мог заняться с Саламбек спаррингом, поэтому он предложил позвать кого-нибудь из соседских мальчиков. Занятия стали ещё более увлекательными. Музыка отошла на второй план. Утро начиналось с пробежки и лёгкой тренировки, потом завтрак, работа на рынке, а вечером, если не надо было никуда идти, снова тренировка. Саламбек сильно окреп, возмужал, и однажды в душе Магомед заметил у него поросли внизу живота и подмышками. Это был тревожный сигнал. Всё-таки парню шёл тринадцатый год. Каждый новый день прибавлял волнений. Магомед не делился своими мыслями с мальчиком, чтоб не тревожить его, но сам думал постоянно. 

Спрятать Саламбека было невозможно; отправлять в Ингушетию в связи с принудительным закрытием там многих палаточных лагерей стало практически бессмысленным. Оставался один путь - в отряды сопротивления. Именно к этому пути и готовил его Магомед, заранее понимая, что этим всё и кончится. Потихоньку он стал наводить справки о моджахедах. Ему не хотелось действовать через кого-то - кругом жило немало осведомителей. В конце концов он определил район, где моджахеды появлялись наиболее часто. 

Магомед послал туда Саламбека, чтобы тот нашёл место для тайника и укрытия, в котором мог бы прятаться до тех пор, пока не найдёт моджахедов. Решено было оборудовать на всякий случай два места. Несколько раз мальчик уходил утром и приходил вечером. Он обнаружил два небольших укрытия в стороне от дорог и троп, как учил его Магомед, в которых мог уместиться только ребёнок. Первое - пещера - располагалась внизу под скалой, чуть выше поверхности воды, и образовалась, очевидно, во время паводков. 

Росшее на берегу, наклонённое дерево закрывало вход в пещеру своей листвой, так что с противоположного берега разглядеть её не представлялось возможным. Бежать из неё, правда, оказывалось тоже нелегко - надо было или карабкаться на гору, или прыгать в воду и плыть по течению. В такой пещере хорошо было отсиживаться. Второе место - бывшая медвежья берлога, располагалась в лесу, под стволом большого поваленного дерева. 

Из неё легче было скрыться, но её предстояло оборудовать: углубить, сделать крышу из веток, застелить их плёнкой или рубероидом, засыпать землёй и прикрыть дёрном. Обнаружить такое укрытие можно было только наткнувшись на него. Ещё Саламбек нашёл дупло в старом дереве, но даже для его небольшого тела оно оказалось тесновато, и долго высидеть там было нелегко. Решили остановиться на первых двух вариантах. 

Укрытия находились в нескольких часах пути, и Магомед не мог отправиться туда с мальчиком, Саламбеку всё приходилось таскать и делать самому. Сначала он почистил и обустроил укрытия, а от медвежьей берлоги даже сделал скрытные отводные трубки на случай дождя. С трудом им удалось достать большие плотные полиэтиленовые мешки и водонепроницаемые ёмкости, для хранения вещей и продуктов. 

По пути к укрытиям Саламбек, по совету Магомеда, соорудил ещё несколько промежуточных тайников. А чтобы не заблудиться, тщательно зарисовывал маршрут и делал специальные заметки: где отламывал ветку, где ставил пирамидку из камней, где вешал на сук лоскуток материи или верёвку, где вырезал на дереве стрелку в сторону, противоположную маршруту своего движения. В каждом из укрытий он спрятал одеяло, подушку, кое-что из одежды, непортящихся продуктов, типа консервов, и сухофруктов. 

В медвежьей берлоге он также припас пару трёхлитровых бутылей с водой, в пещере же просто оставил несколько пустых бутылок - вода текла рядом. Делалось всё скрытно: поздно вечером, когда соседи уже спали или сидели по домам, Саламбек перетаскивал приготовленные вещи и продукты в ближайший к селу тайник, а на следующий день налегке выходил из дома и переправлял припрятанное дальше, в укрытия. 

О многом предстояло подумать. Например, общаться решили через тот же ближайший к селу тайник, куда Магомед вполне мог дойти. Туда же он мог доставлять, в случае надобности, пищу. Решили, что Саламбек уйдёт в лес по весне. Зимой и холодно, и следы видать на снегу. Теперь Магомед реже брал мальчика с собой: хотел, чтобы люди привыкли к отсутствию Саламбека, да и учиться тому надо было. В Ведено открылась небольшая школа, и некоторые родители отпускали туда детей. От бывшей столицы имама Шамиля, как и от многих других населённых пунктов, почти ничего не осталось. 

В стенах бывшей русской военной крепости, построенной царскими генералами после захвата Шамиля, располагалась военная база, окружённая забором с колючей проволокой. Школа же, вернее слегка подновлённое здание бывшей милиции, находилась с краю поселка и никем не охранялась. Да и что было охранять? Комнаты,  уставленные партами, перетащенными из прежней школы? Дети группировались по трём возрастным категориям: с первого по четвёртый класс, с пятого по восьмой и с девятого по одиннадцатый. 

Больше всех было малышей, меньше всех старшеклассников. Взрослых девочек в школу почти не пускали, боялись... Саламбек попал в младшую группу ещё и потому, что плохо знал азбуку и счёт, но он упорно занимался и уже в конце зимы перешёл в среднюю группу. Вечерами он учил уроки, слушал рассказы родителей Магомеда про Вторую мировую войну, высылку чеченцев в Казахстан и мирную жизнь до этой войны. 

- Дедушка, а почему нас выслали в сорок третьем году?- поинтересовался Саламбек.

- Власти сказали, что мы с фашистами сотрудничали.

- А мы правда помогали?

- Да нет, просто повод искали. Знаешь, как чеченцы в Великую Отечественную войну воевали!? По числу Героев Советского Союза относительно общего количества населения чеченцы на третьем месте находились, после России и Белоруссии. А если учесть, что после высылки в сорок третьем году к чеченцам очень плохо относились, то сам понимаешь, как трудно такие награды было получать.

- А за что они нас так ненавидят?

- Не знаю за что, наверно потому, что мы гордые и независимые и не хотим быть рабами.

- А как же вы раньше дружно жили?

- Жили... Если людей друг на друга не натравливать, они дружно живут. Очень много зависит от того, кто у власти.

- Деда, а почему Аллах войну не прекратит? Разве он хочет, чтобы люди друг друга убивали? Разве Аллах не главней президента?

- Аллах не хочет войны, это сатана хочет войны. Хороший человек - от Бога, хороший человек никогда не хочет войны. Плохой человек - от сатаны, всегда убивать хочет, чужое добро отнимать хочет, сам работать не любит.

- А если я убивать буду, я тоже плохой стану?

- Если ты защищаешь Родину, свой дом, свою семью от плохих людей, ты не можешь совершить плохой поступок. Праведникам Аллах прощает даже убийство.  

Магомед наставлял мальчика, писал в блокноте:

- Имей всегда запас воды. Около укрытия не сори, не бросай отходы - звери придут. В туалет ходи подальше, а ещё лучше в реку, чтоб ни мух, ни следов, ни запахов. 

Мальчик итак хорошо лазил по деревьям, но Магомед решил дополнительно тренировать его. К концу крепкого шнура они привязали острый крюк, подобный тому, каким вытаскивают упавшее в колодец ведро. Саламбек кидал крюк вверх, зацеплял его за ветку, и, перебирая руками верёвку, быстро карабкался на дерево.

Он так наловчился влезать и слезать, что Магомед стал бояться, как бы Саламбек из-за мальчишеской удали не сорвался. 

- Когда лезешь вверх, не спеши, всё время думай, как лучше приземлиться, если сорвёшься. Слезай тоже не торопясь.  

Когда всё было отработано, отнесено на место, когда была досконально изучена карта района, обговорены все моменты связи, тогда Магомед повёл мальчика в дальний угол сада и вынул из тайника пистолет и патроны. Не заряжая, нажимая курок в холостую ибо выстрелы могли привлечь внимание, он показывал, как надо держать пистолет, как целиться, как стрелять. Магомед решил дать мальчику пистолет на всякий случай, не столько для защиты от людей, сколько от зверей. 

И ещё он подарил ему старые механические часы марки «Слава», чтобы тот мог ориентироваться во времени. Договорились, что пока Саламбек не встретится с моджахедами, он будет время от времени приходить к дороге утром, когда Магомед идёт на рынок в Ведено или вечером, когда возвращается, и сам окликнет Магомеда, если поблизости никого не будет. А в случае, если встретит своих, оставит записку в ближайшем тайнике, который Магомед или его родители должны проверять каждую неделю.

Чтобы ни у кого не возникло подозрений, в один из дней Магомед отправил Саламбека с рынка пораньше, с обеда. Причём сделал это прилюдно, так что по меньшей мере пять человек видело, как он отослал мальчика домой. Они и раньше изредка практиковали подобное, так что подозрений это вызвать не могло. На следующий день Магомед с отцом пришли в марионеточные структуры и заявили, что пропал мальчик, который пошёл домой, но дома так и не объявился. Муртады связывались с воинской частью, больницей, но Саламбека нигде не было. Магомед оставил заявление, ему обещали, что как только что узнают, сразу же сообщат, но предупредили, что хорошего ждать не стоит. 

Люди в Чечне пропадали то и дело. Большинство захватывалось и увозилось в неизвестном направлении оккупационными властями, а родственники потом безрезультатно обивали пороги разных инстанций, чтобы получить хоть какие-либо сведения или, на худой конец, труп. Иногда похищенных находили расстрелянными неподалёку от места проживания. Иногда люди подрывались на минах-ловушках, закамуфлированных под какую-нибудь игрушку или предмет. Известно также, что у федералов имелись особые, тайные отряды, которые вырезали у людей разные органы и делали на этом бизнес. 

Для видимости Магомед походил ещё некоторое время по разным местам, но безрезультатно. С Саламбеком он виделся несколько раз. Родители Магомеда относили в тайник обеды и забирали потом оттуда пустую посуду. Где-то в начале лета Саламбек исчез надолго, и они не знали, что думать. Вздохнули только когда получили от него записку: «У меня всё хорошо. Если можно, принесите мой баян».

Целый вечер Магомед возился с баяном мальчика, подклеивал его, чистил, упаковывал в плёнку, а когда стемнело и пришло время нести, вдруг передумал, вынул старый баян и завернул свой новый.

«Им там он нужнее, - подумал Магомед, - им с хорошей песней легче будет жить. А если кто про новый баян спросит, скажу, что упал и сломался».

С мешком за плечами молчаливый музыкант вышел за ворота. Луна пряталась за облаками, горные вершины, окружавшие село, вставали на горизонте неприступной крепостью с острыми зубцами.

«К» (15 июля 2004 г.)