Исламу в жизни еще никогда не хотелось умереть так, как сегодня. Но ангел смерти по воле Аллаха все обходил его стороной. Его тело представляло собой одну большую опухоль, истерзанное многочисленными побоями и пытками, и если бы он увидел себя со стороны, то не поверил бы, что в таком состоянии человек еще может жить.

Ислама били уже дней шесть-семь, насколько он мог судить, так как попав в камеру без окон, он уже не мог различать смену дня и ночи, а последовавшее за этим заставило его вообще забыть о такой, по сути, мелочи, как количество дней, оставшихся до смерти или суда. Но его смерть в планы печально известного по всей республике шестого отдела не входила, и его мучили ровно столько, чтобы его душа не покинула их отдел раньше времени.

Ислам не думал, что боль может быть такой сильной. Он еще держался, но уже понимал тех, кто, не вынеся пыток, начинал говорить. Также он прекрасно знал, что, развязав язык, никто не облегчил своей участи. Наоборот, когда начинаешь говорить, тебя истязают еще сильнее, чтобы выбить еще больше информации. Ислам помнил историю об одном мужчине, которого задержали по ошибке в Чечне. Пока его везли до отдела, он взял на себя семь убийств. Что нужно было сделать с человеком, чтобы он взял на себя семь убийств?! Может быть, ему еще повезло, что он не в Чечне, где даже русские солдаты отворачиваются, когда начинают пытать чеченцы.

Сейчас у Ислама было время «отдыха». Он лежал на полу своей камеры в том же положении, в котором оставили его шестовики. Любое движение сопровождалось ощущением, словно по нему катали каток для укладки асфальта, поэтому Ислам предпочитал не шевелиться. Он то проваливался в черную яму то ли сна, то ли отключенного сознания, то снова ощущал себя лежащим на каменном полу камеры. Когда периоды «бодрствования» были дольше, он думал и вспоминал какие-то моменты из жизни до плена, стараясь отвлечься от боли.

Чаще всего он тогда вспоминал Тимура, своего друга детства и одноклассника. После того, как Ислам с головой ушел в религию, он практически с ним не виделся и не общался. Про таких, как Тимур, он с презрением говорил «джахиль» или придумывал другие нелестные эпитеты. Он никогда не думал, что обратится за помощью к джахилю, пока не получилось так, что свои же отвернулись от него и бросили на произвол судьбы. Когда за Исламом по пятам шли кафиры, он несколько раз обращался с просьбой об убежище к тем, на кого он считал, может положиться. Они гордо называли себя салафитами, бурно радовались победам муджахидов, часами обсуждали преимущества различных видов оружия и сыпали аятами и хадисами о джихаде. И, разумеется, собирались выселиться на пути Аллаха в ближайшее время.

Но. когда на пороге их домов появлялся Ислам, вся прыть этой «группы моральной поддержки». куда-то улетучивалась. Они прятали глаза и разводили руками, придумывая любые отмазки, чтобы не пустить его на порог, опасаясь за свои жизни и имущество. И Ислама, кроме негодования и досады, охватывало удивление: как же они собирались выйти на джихад, который практически на сто процентов означал потерю имущества и смерть раньше пенсионного возраста, когда сейчас боялись хоть немного рискнуть ради своего брата?

А Тимур, тот самый джахиль, который едва справлялся с фарзами пяти намазов и держался подальше от любых более сложных вопросов религии, не говоря уж об отношении к джихаду, без вопросов пустил его. Хотя было ясно, что в глубокой ночи без предупреждения законопослушные граждане в гости не ходят. А у Тимура была жена и ребенок. Но он пустил Ислама, накормил, дал переодеться и выспаться, ни словом не заикнувшись о том, что Ислам подвергает опасности его семью. И Ислам, оценив это, ушел в тот же день. А вечером попался... Он всегда считал, что залогом доверия к человеку и уважения к нему является правильная акыда и соблюдение фарзов и сунн ислама. Но вышло, что это совершенно не является определяющим показателем в различении лицемеров и искренних людей.

Ислам со стоном немного поменял положение затекших конечностей. Он не знал, сколько еще будут продолжаться допросы, и молил Аллаха послать ему укрепление или смерть, так как в последнее время во время пыток чувствовал, что может начать говорить бессознательно, от безумных пределов, которым подвергали его организм. У него уже не было половины зубов (часть из них он потерял при побоях, часть вырвали с корнем или спилили). Его жгли током и выкручивали руки из суставов. Практически сутки он стоял, оперевшись руками о стену, как при обыске, не имея права пошевелиться. А травля собакой? Хоть один из тех, кто отказал ему в помощи, знал, что такое травля собакой? Нет же. И сейчас они сидят за завтраком или ужином в кругу друзей, в теплых домах и, может быть, со скорбью на лицах говорят: «Вы слышали, Ислама поймали. Да облегчит ему Всевышний это испытание!» «Лицемеры», - подумал Ислам, и мозг, не знавший полноценного отдыха в течение последних дней, снова отключился.

Ведро ледяной воды заставило бы любого подскочить на месте. Но Ислам только очнулся и разлепил опухшие глаза.

- Подымайся! - крикнул ему шестовик.

Ислам больше не мог подняться. Тогда его схватили под мышки и потащили по уже знакомому коридору, швырнули на пол в комнате для допросов.

«Молчать... Молчать... Господи, укрепи меня...» - пронеслось в голове Ислама. Он знал очень много имен, телефонов, адресов. И они знали, что он знал это.

Ислама несколько раз пнули, потом рывком усадили на стул, привязали закованные в наручники руки к спинке. Один из шестовиков достал иглу от шприца и ввел ему в область почек. Ислама, которому до этого казалось, что он выдержит все, прошиб холодный пот. Когда же к игле подсоединили контакт и пустили ток, он от боли сразу потерял сознание. Через несколько минут его привели в чувство неизменной холодной водой. Но иглу уже убрали, испугавшись, что могут попросту убить его, не узнав необходимой информации. Тогда продолжили бить, и хрипя от боли, Ислам вдруг с ужасом подумал, что его предел достигнут.

Единственное желание, поглотившее его разум, было чтобы его оставили в покое, чтобы к его телу больше не прикасались. Мысли о предательстве, позоре и муках ада за разглашение аманата ушли. Ад был здесь и сейчас, и от него хоть на некоторое время так просто было избавиться. То, что потом все продолжится, казалось далеким и маловероятным. Кроме того, если рассказать достаточно, его, возможно, перестанут пытать... -Я все скажу, - простонал Ислам.

Шестовики тут же прекратили побои и потащили его на стул. Но звук собственного голоса вырвал Ислама из ауры наущений шайтана, сулившего облегчение за раскрытие тайны. Он зашептал «а1узубиллах».

-Громче, - крикнул кто-то, подумав, что Ислам начал выдавать своих.

-Аллах, дай мне сохранить аманат! - насколько хватило голоса, ответил тот.

На Ислама налетело человек пять, но он больше не чувствовал боли. Внезапно она исчезла как ни бывало, он ощущал лишь легкие толчки от дубинок и сапог ментов. Да и те отходили от него все дальше.

И Ислам заулыбался, вспомнив хадис о том, что умирающий на пути Аллаха будет чувствовать боль не больше, чем как от укуса комара.