Я подумал, что в основе нашего отношения к истории лежат алгоритмы нашего мышления, которые нередко противоречат нашему знанию.

Вот Анатолий Приставкин рассказывает первому каналу ОРТ о том, как в конце сороковых годов детей… замораживали заживо в куске льда, либо обливали, до посинения, холодной водой и говорили так: «Ну, а как же генерал Карбышев? Как же партизаны?».

Причем тут партизаны? Причем тут генерал Карбышев?

Сейчас он об этом рассказывал, а это никого не интересует. Информация была проглочена «не переваренной». Никто даже не понимает, о чем он рассказывал. А почему? Потому что такой у нее алгоритм восприятия 40-х годов, и в него просто не влезают эти факты.

Второй пример. Рассказываю, как еще недавно милиция, – с участием, кстати, проводниц, – выкидывала из поездов людей на полном ходу.

На меня смотрят, как на новые ворота (хочется написать: эти ворота в мясокомбинат!). Не воспринимают информацию, вот и все. Нет места в голове, чтобы воспринять это. Если, конечно, дырку в головах не сделать. А так места там нет. Все забито такими информационными переизбытками, что взорви рядом соседний дом, и они зевнут и промямлят: «Опять реклама». Как говорят компьютерщики, «нет программы», потому и файл не может открыться.

То же самое с переселением чеченцев, с их завоеванием. Все об этом знают, но словно кол на голове тиши. Это не вписывается в их алгоритм.

Кратковременная накачка массового сознания средствами массовой информации не играет роли, потому что в одно ухо влетает, а в другое вылетает. Напротив, беспрестанное показывание трупов замученных может привести к цинизму в массовом сознании (то есть дать эффект, прямо противоположный тому, который ставится теми, кто осуждает сталинский террор). Именно это и случилось в демократическое время. Массовая экранная трупофилия в сочетании с жвачным безразличием российских людей к тому, что перед ними показывается. (Вообще все, что показывается по телевизору, вызывает «жвачно-спальный» эффект.

У меня была одна знакомая, Светлана Беленцова, русский националист, которая с омерзительным выражением лица потягивалась на тахте, лежа перед телевизором, когда там…показывали трупы. И при этом зевала и по-русски говорила: «Не-а». – Я все хотел ей сказать: «У-у»).

Скоро будет «У-у». Скоро вас, скотобаза российская, всех политика заинтересует. Вскрытие архивов и их внедрение в массовый контекст – это все равно, что вскрытие могил.

Было невыносимо наблюдать российских скотов, которые для того, чтобы проголосовать за лидера Ельцина, лежали на тахте и смотрели трупы. Не случайно демократизация информации привела к возрастанию цинизма среди российских людей. По сути, был создан жвачный потребитель информации, который равнодушно смотрел и в глаза еврейской девочки, которую отправляют в газовую камеру, и на голых евреек-заключенных, выстроивших в очередь, посреди офицеров, за тем же самым, и на трупы советских людей (иногда – живые трупы), убитые сталинским строем. Я вспоминаю по этому поводу все время рыбинцев, которые, выкапывая песок, натыкаются на черепа расстрелянных здесь когда-то заключенных (среди которых были венгры, чехи и Солженицын). Отношение к этим черепам – телеэкранное. На них смотрят как на банал и отпинывают ногой.

Но это – прообраз будущего отпинывания голов людей. Надругательство над человеком. Сначала над информацией, а потом и над людьми. Знаете, что делает сатана, сидящий в центре земли в вечном холоде? Он смотрит цветной телевизор. Люди для него – картинки.

Он переключает каналы. Ему надоедают горы трупов. Так и мы воспринимаем информацию о происходящих жертвах. Лежим на тахте и пьем апельсиновый сок. Но… это не апельсиновый сок. Томатика не хотите? А автоматика? А бомбочки в виде грушечки и апельсинчика? У-у, какая!

Я был у своей близкой знакомой, когда началась вторая чеченская война. Переключив канал, я увидел последствия российской бомбардировки чеченского аэродрома. Заметьте, это было еще до взрывов домов. Русские самолеты прилетали и сбрасывали на Чечню бомбы. Показали пятно. «И это все, что осталось от человека?» – спросила она. Это все, ответил я, что останется от Путина, от России, от русского народа, от ваших детей. Это вы себя начали бомбить тогда. Это вы на своих стали сбрасывать бомбы.

Вообще нужно признать, что прошлое оказалось жертвой перед настоящим. Ведь тысячи демократических скотов, купившие себе цветные телевизоры, разлегшиеся перед ними на тахте, наблюдают теперь за тем, что совершали в прошлом сталинско-нацистские ублюдки. Конечно, они имеют право на информацию, но какое право они имеют смотреть на девочку-еврейку, стоящую перед газовой камерой? Или на трупы, которые сваливают в кучу?

Демократический характер информационного потребления превратила всех нас в людоедов, пожирающих, слизывающих с экрана ежевечерне сцены насилия.

В телевизоре легко убивают, легко взрывают… Эта легкость и создает экзистенциальных людоедов.

Потом начинается реальная война, происходящая в реальном времени, и мы – избиратели своих президентов и зрители – с такой же непринужденностью воспринимаем уже реальные убийства и взрывы.

«Дом взорвали! Дом взорвали! – помните этот анекдот. – А может быть, это уже реклама?» До чего мы докатились с этим телевидением, которое превратило нас в соучастников власти. Мы все поддакиваем, подхохатываем, подбрасываем им. Все мы – патриции, разлегшиеся в телевизионном сенате; сидящие в виртуальном колизее. Хорошо смотреть, как дерутся другие! Хорошо чувствовать себя римлянином. Скотобазой российской, да только смотрите, как бы к вам из телевизора копье не прилетело. Как бы ядреные рекламные человечки органы вам не отбили в отделении ФСБ.

Были суками – суками останетесь.

Той же все девушке рассказываю о том, как офицеры ГРУ отрывали в Ингушетии у детей руки и бросали свиньям. Она смотрит на меня, словно бы слышит и не слышит, и отвечает: «А я политикой не интересуюсь!». «Зря, – отвечаю я, – на твоем месте я поинтересовался бы политикой». Она вздрагивает. Подвох чувствует в моем ответе. А ведь вздрагивать надо было ранее!

Та же ситуация: у нее в голове нет программы для восприятия этой информации. У нее файл не открывается. Вроде информация есть, но она не открывается. Если в голове место не сделать, то она не поймет, о чем это я ей втолковываю. Какие руки, какие ноги, какое гэ-э-ру?! А вот такая, говорю, гэ-э-ру. С ушами такая гэ-э-ру. Оторвать бы твоему ребенку ноги и руки, и бросить свинье, ты сразу бы заинтересовалась.

Рассказываю одному молодому писателю, как в 80-х меня прямо из редакции «Литературной газеты» отправили в сумасшедший дом, а время было перестроечное, демократичное, он в это время в Литинституте учился в то время, как я лежал в психушке. Он смотрит на меня и спрашивает: «А зачем вы туда легли?»

Говорю: я туда не ложился. Это вы туда ложились. Обещаю, говнюк, я точно такой же вопрос вам задам, когда вас похоронят. Я приду к вам на могилку и спрошу: Зачем вы туда легли? Или вас положили туда?

Шел человек, и на него с крыши упал кирпич. Он пришел весь окровавленный и говорит жене: вот кирпич упал. А ему жена отвечают: а зачем ты под крышей стоял?

Зачем вы под крышей стояли, российские граждане? Почему на вас кирпичи падают? Завяжите кирпичи серебряными нитями: может, они перестанут падать. Зажгите свечу. Можно много свеч. И спросите: почему на вас кирпичи падают?

Да потому что они п-о-л-и-т-и-к-о-й не интересуются! Кирпичи, интересуйтесь политикой.

Дальше. В «Литературке» мне завернули руки и избили на глазах Евтушенко. Спустя пять лет я стал работать. И какой-то редактеришка спрашивает меня: а зачем вы туда вообще пошли, если вам там руки завернули?

Я ему отвечаю: интересная логика, редактор. Вас ограбят в темном переулке, а потом я спрошу: зачем вы пошли в темный переулок, где вас ограбили? Как вы ответите на мой вопрос?

(Смотрю: озирается. Видимо, стало доходить. Дырка в голове появилась. А что, без дырки невозможно понять, что зло – это зло? Что российский народ – преступник? После того, как он натворил на Северном Кавказе, да и с самим же собой, с лучшими своими людьми, ибо каждый из нас – это поистине взбунтовавшаяся Чечня, не желающая присоединиться к России. Все мы бомбим Кремль. Пройдя по Москве и оставив одни развалины, мы скажем: За нами Москва и за нами Арбат. И даже ты. Батяня-комбат. Да же вы, скотобаза российская. Все вы тут лежите).

Знание на алгоритмы влияния почти не оказывает.

Знание – для историков. Для специалистов. Для простых людей существует массовое сознание и идеология, натирающая через терку факты и вешающая лапшу на уши, делающая пельмени из трупиков.

Историческая идеология – та же школьная программа. Только для взрослых. Это усвоение истории и современности по приготовленным шаблонам. – Образование и масс-медиа имеют сходную природу шаблонирования.

Действительно, что толку, что мы знаем, что в сталинское время происходили какие-то репрессии? Мы пропитаны информацией о сталинских преступлениях, а алгоритма-то все равно не сформировалось. Мы знаем, что происходили сталинские пятилетки. Потом люди воевали в великой отечественной войне. Позвольте, а где же репрессированные, высланные, убитые товарищем Сталиным? Да в… Неважно. Нет их. Вычеркнули. Остались только марши и пятилетки.

Показывают трупы умерших от голода на Украине, убитых чеченцев, а нам хоть бы что. Одни трупы мы начинаем путать с другими, не понимая, что нам показывают. Потому что алгоритм восприятия сталинского и нашего сегодняшнего времени в нашем сознании совершенно другой.

Люди мыслят алгоритмами. Они как запрограммированные машины. Поставлен программка – откроется файл; не поставлена – не откроется.

Для обычных людей сталинское время – это марши, энтузиазм… Им хоть кол на голове теши (кстати, потесать действительно стоит, хоть ножку от табуретки) и объясняй, что именно в это время ингушей переселяли, а украинцы гибли от голода, а выдающиеся люди, как Осип Мандельштам, бесследно исчезли в лагерях.

Они все равно ничего из этого не воспримут.

Для них это нереально. Они впадут в раздражение, если объяснять им слишком настойчиво, как впала в бешенство упомянутая выше моя знакомая, которой я начал по пальцем объяснять, сколько наши солдаты жителей перемочили на Северном Кавказе. Говорю: мадам, двести пятьдесят тысяч – почти четверть всей чеченской нации. Это все равно, что у нас кто-нибудь вырезал 35 миллионов. Я удивляюсь, почему Шамиль Басаев Москву не стер с лица земли. Фашисты в нашей стране уничтожили двадцать миллионов, и мы развернули такую войну – «вставай, страна огромная», – а что делать чеченцам? Чечня – маленькая республика, да Кавказ большой; сойдет с гор еще лавина и обрушится на великую русскую равнину.

А она мне в бешенстве: ну и что? И хрен с ними!

Не с ними хрен, а с вами хрен. И будет он не слаще редьки.

(Удивительно, между прочим, что это никакая не империалистка и не российская националистка. Просто ей надоело слушать про многострадальный чеченский народ).

Так вот, я не знаю, что нужно им делать, – ножку от табуретки и тесать им на голове, этой скотобазе русской, – чтобы поняли. У покойного Леонида Филатова была программа «Чтобы помнили», а я бы создал другую программу – «Чтобы поняли».

Но они не понимают. Обывательское сознание россиян ничего уже не воспринимает. Милые российские девушки стоят у телевизора и спокойно гладят утюгом белье, пока там показывают чудовищные кадры. Им просто плевать на все. Они воспринимают войну на Кавказе как рекламу. Припадок ярости у них начинается только после того, когда чеченские боевики захватывают очередную школу. Не раньше.

Мой один знакомый И. Крылов заявил: «я политикой не интересуюсь, но если захватят моего ребенка, то я схвачу автомат и пойду убивать захватчиков». Я его спросил: а что хватать тогда тем в Чечне, у кого наши войска уничтожили их детей? Если следовать этой логике, какой вид оружия им подойдет?

Мне было интересно узнать, какого ежа он голосовал за Путина и называл его романтиком? Что это за романтизм такой – уничтожить двести пятьдесят тысяч человек; запустить бумеранг на Кавказ и ждать, когда он прилетит обратно? Между тем, «не интересующийся политикой» Крылов объяснял мне, что Владимир Владимирович Путин – честный человек и патриот России, стремившийся улучшить благосостояние россиян. А по-моему, Тузиков – антипатриот. Собака натуральная. Развязав вторую чеченскую войну, он подложил под простых россиян бомбу замедленного действия.

Большинство россиян думает точно так же, как И. Крылов. Они «футболом не интересуются, а на все футбольные матчи ходят». Так и они: политикой не интересуются, а за Путина голосуют. Ой-ой-ой, как же так, товарищи россияне: какого черта вы, «не интересуясь политикой», вообще ходите на избирательные участки?

Ведь что такое избирательный участок. Это место, где вы превращаетесь во власть. Путин там возникает как жидкокристаллический робот, состоящий из жидкого металла, – он возникает из вашей воли. Это вы, дорогие мои, отливаете его. Это он поднимается у вас под полом и возникает перед вами, уподобившись вашим демократическим институтам, вам самим, а потом вытягивает руку и убивает вас.

Не создавайте терминаторов, русские ублюдки. Они же будут взрывать потом ваши дома.

Я тоже не буду интересоваться политикой. Когда весь этот кошмар опрокинется на Россию, я тоже не буду интересоваться политикой.

Идите и убейте своего терминатора!

Андрей Новиков