Чечня. Забытый геноцид

В свете последнего решения ООН, поддержать Россию в геноциде чеченского народа актуально вернуться к ранее напечатанному материалу. Однозначно можно констатировать, что бесчестие Европы прогрессирует. (Ред КЦ)

(Лоран Жоффрен (Laurent Joffrin), 24 июня 2002)

Бесчестье Европы. Нет других слов, чтобы назвать то, что происходит сегодня, каждый день и час в Чечне. Европа? С этой точки зрения история находится в полном согласии с географией: эта маленькая мятежная кавказская страна принадлежит Европе. За ней начинается Азия. Ориентиры республики находятся в Европе. Знаменитый Александр Дюма (Alexandre Dumas), посетивший Чечню, назвал чеченцев «кавказскими французами». Завоеванная, но так никогда и не покоренная, разрушенная Чечня доказывает сегодня свою приверженность к политической культуре континента. Ценности, которые она отстаивает - это наши ценности. Стыд? На протяжении последних лет чеченские боевики, или лица, подозреваемые в причастности к бандформированиям, систематически подвергаются пыткам электрошоком, их бесконечно избивают и часто до смерти. Нередко русские солдаты четвертуют своих жертв. Когда их охватывает сострадание, они готовы ограничиться отрубленными пальцами и отрезанными ушами. Деревни, в которых предположительно скрываются боевики, изолируются российской армией, а их население подвергается избиению и пыткам. Около 20 000 человек исчезли с начала второй кампании, из них тысячи детей. Общее число потерь с начала конфликта колеблется в диапазоне от 50 000 до 100 000. Поскольку до войны в республике проживало всего 900 000 чеченцев, то число жертв сравнимо в процентном отношении с потерями, которые понесла Франция в Первую Мировую войну.

Чеченцы - не просто жертвы, они организовали сопротивление. Их цель - проста: заставить российскую армию покинуть их территорию. Но, чтобы достичь этой цели, они ограничиваются операциями против солдат. Правительство Путина называет их «террористами». Но европейцы и особенно президент Джордж Буш (George Bush), который заострил внимание на этом вопросе, отказываются называть чеченцев террористами. Этот небольшой народ, говорят они, борется за свободу. Руководство сепаратистов отказалось от ведения операций вне страны. Власть в лице президента Масхадова была избрана демократическим путем. Когда чеченцы получили возможность голосовать свободно, то 90% из них высказалось за объявление независимости. Сепаратисты требуют начала переговорного процесса, но российское правительство отказывает им. Отказ порождает риск исламизма. Ибо чеченцы в большинстве своем являются адептами суфизма, мистического и мирного течения в исламе.

В Чечне действуют отряды исламистов, «ваххабиты». Согласившись на их присутствие, президент Масхадов держит дистанцию и отвергает военную помощь со стороны мусульманских стран. Именно в этой связи бьет в глаза вся абсурдность ведущейся войны. Чечня всегда была главной темой для русских националистов. Но Путин, придя к власти, на самом деле больше не нуждается в этом жупеле для укрепления своих позиций. Если бы он начал переговоры, то российское общественное мнение, вероятно, поддержало бы его. Российская Федерация, численность населения которой составляет 144 миллиона жителей, не нуждается в том, чтобы держать под пятой чеченскую колонию. Маловероятно, что начало прогрессивного процесса выхода из состава РФ создало бы прецедент, послужило бы примером для других субъектов федерации, поскольку в республике создалось особое положение. Если отказаться от отживших свой век концепций реальной политики, то Европейскому Союзу с Францией во главе будет по силам оказать давление на правительство Путина. Это нужно сделать, вместо того, чтобы мириться с ужасами, происходящими в Чечне. Если события и дальше будут развиваться в этом ключе, то чеченский народ будет обречен на медленную и мучительную смерть. Остается только один выход: начать бить тревогу, разбудить общественное мнение. Таково назначение этого досье, собранного Жаном-Батистом Ноде (Jean-Baptiste Naudet)

и фотографом Стенли Грином (Stanley Greene). Смелые интеллектуалы и художники объединились ради этой цели, и наша редакция желает усилить и расширить работу в этом направлении. Мы желаем, чтобы мир вновь установился во всех пределах Европы.

Чечня в цифрах

Площадь: 16600 квадратных километров (в два раза превышает площадь Корсики).

Число российских солдат на территории Чечни: 80 000 человек (один солдат на десять жителей).

Население: на сегодня, 750 000 человек и 150 000 перемещенных в Ингушетии, 13 000 в других республиках Северного Кавказа.

Жертвы: более 100 000 погибших по оценкам чеченской стороны; около 50 000 по независимым оценкам.

Итог «зачисток»: по меньшей мере, 2 000 пропавших без вести и 12000 погибших с начала этих операций в октябре 1999 года, по данным российской правозащитной организации «Мемориал».

Потери российской стороны: официально, 6000 погибших (3 500 солдат министерства обороны и 2500 служащих Министерства внутренних дел) по официальным данным; в два или три раза больше, по данным Комитета солдатских матерей.

Чтобы оказать содействие, обращаться

- в Комитет по Чечне, дом 21 «б», улица Вольтер 75011, Париж; tchetchenieparis.free.fr.

- Манифестации каждый понедельник с 18 до 20 часов перед зданием российского посольства в Париже.

Дополнительная информация:

Отчет Международной федерации Лиг по правам человека (Fidh), март 2002 года.

(www.fidh.org). Отчет организаций Международная Амнистия

(www.amnesty.asso.fr), Медицина без Границ (www.paris.msf.org) и Врачи Мира (www.medecinsdumonde.org).

Специальный корреспондент "Nouvel Observateur"Жан-Батист Ноде (Jean-Baptiste Naudet)

Смерть Осопа

Янита, 45 лет, чеченская беженка в Ингушетии

«Это было 22 августа 2001 года. Осоп, мой старший сын, хотел отправиться в Грозный, где мы прописаны. Он хотел получить новый паспорт (российский). Когда в октябре 1999 года началась вторая война, мы жили в Грозном. Наш дом был разрушен бомбардировками, и мы бежали в Социн-Юрт, родную деревню моего мужа [В 20 километрах от Грозного, в Социн-Юрте проживает около 12000 человек]. Я не хотела, чтобы Осоп ехал один. Поэтому с ним отправился его друг Асламбек, которому было 25 лет. Мой сын сел за руль наших «Жигулей».

Возвращаясь в Социн-Юрт, на выезде из Грозного, около 16 часов, они услышали выстрелы у себя за спиной. Стреляли из кустов на обочине дороги. Осоп был ранен. Пуля прошла ему через шею. Русские солдаты устремились к машине. Они вытащили моего сына наружу и стали бить его. Его друг, Асламбек умолял пощадить его. Он даже целовал им ноги, чтобы они позволили перевязать рану моего сына. Но вместо того, чтобы слушать Асламбека, военные насмехались над ним. И они били, били моего сына. И не могли остановиться. Они были пьяны. Когда мой сын умер, солдаты положили его труп в «Жигули» и взорвали машину.

Осоп был милым и послушным мальчиком. Он никогда не участвовал в боях. Он выращивал помидоры, огурцы. Он подрабатывал, помогая соседям. Он заботился о своих родителях. Он нас любил. Четыре года назад он женился. Его дочке три года. Ему было 23. В тот день была годовщина его свадьбы. Он обещал своей жене, что привезет ей духи из Грозного. Русские угрожали Асламбеку, что убьют его, если он проговорится. Когда была найдена машина с телом моего сына, милиция начала расследование. Асламбек дал свидетельские показания. Через месяц военные в масках ворвались к нему около 5 утра. Никто его больше не видел. Следователь сказал нам, что виновные принадлежали к одной из частей ГРУ [служба военной разведки]. Он сказал нам, что если мы будем настаивать на продолжении следствия, то ГРУ расправится со всей нашей семьей. Поэтому мой муж попросил закрыть дело. Мне страшно. Я боюсь за своего мужа. Я боюсь за своего сына Саламбека, он один у меня остался. Мы бежали в этот лагерь в Ингушетию. Я не хочу, чтобы Вы писали мою фамилию. В противном случае они придут сюда ночью, я точно знаю, они отнимут у меня последнего сына, они убьют его».

«Зачистка» в Социн-Юрте

Янита

«В марте месяце вся семья поехала в Социн-Юрт, чтобы посетить могилу Осопа. На следующий день после нашего прибытия, в 6 часов утра русские танки окружили деревню. Началась новая зачистка. То, что я видела, напомнило мне советские пропагандистские фильмы о нацистах, фашисты входили в дома и крушили все. Было 9 часов утра. Полсотни солдат приехали на грузовике и двух бронетранспортерах. Они ворвались в наш дом. Только двое или трое были в масках, они были одеты в камуфляжную форму без опознавательных знаков. Они не сказали нам «здравствуйте». Они не представились. Они только спросили: «Где ваши мужчины?». И они забрали моего мужа и моего последнего сына, семнадцатилетнего Саламбека. Они украли все, что осталось. Хотя красть было почти нечего, в нашей деревне было уже больше 30 зачисток. Чайные ложки, кое-что из посуды, сахар, одеяла, детскую одежду. Эти солдаты умирали от голода. Их офицеры торгуют на рынках. От них разило водкой. Их шатало. Хуже всего, они забрали фотоальбом, последнее, что осталось у меня от Осопа. Это причинило мне невыносимую боль. Я стала умолять их вернуть альбом. Они мне ответили такими словами, каких я за всю мою жизнь не слыхала. Мой муж предложил им выкупить альбом за 2000 рублей [67 евро]. Солдаты отказались. Наши страдания забавляли их. Все мужское население деревни было арестовано. Женщины обезумели. Они бегали повсюду. Солдаты загнали нас во дворы домов. Когда мой сын Саламбек вернулся, он больше не мог стоять на ногах. Те, кто еще мог идти, помогали другим. Они были все в крови».

Саламбек у «врачей»

Саламбек, 17 лет, сын Яниты, чеченский беженец в Ингушетии

«Около 10 часов утра они вытолкали нас из дома ударами прикладов, меня и моего отца. Они посадили нас в кузов грузовика «Урал», заставили встать на колени, руки на затылке, а головы опустить. Они били нас ногами. А тот, кто пошевелится, получал удар прикладом. Они вывезли нас за пределы деревни, на расстояние двух или трех километров, и высадили возле заброшенной тракторной мастерской. В грузовике меня стало тошнить. Это сильно позабавило русских солдат. Они издевались надо мной. Когда мы прибыли на тракторную стоянку, солдаты стали кричать: «Врачи! Врачи! Одному здесь нужна помощь врача!». Другие солдаты пришли за мной. Это была игра. Они разбились на разные группы. Были там «таможенники», «палачи», «врачи» и т.д. Как в большой игре. Так я попал в руки «врачей». Они заставили меня лечь, вытянувшись на земле. Они били меня ногами по спине. Они орали: «Вставай! Вставай! Руки вверх!». Когда я попытался привстать, они заставили меня расставить ноги и сбили меня двумя ударами. Они сказали: «Ты не держишься на ногах! Вставай!». Затем они заставили меня сидеть несколько часов на цыпочках. Они отвели нас в помещение, там нас сидело около 200 человек. Они взяли Хусейна. Этот 25-летний чеченец жил в Ростове-на-Дону, он приехал повидать свою семью, что жила неподалеку от нас. У него была хорошая одежда, а на куртке был нагрудный карман. Они сказали ему: «В этот карман можно положить мобильник, чтобы разговаривать с Хаттабом [полевой командир, саудовский исламист-доброволец, который сражался на стороне чеченцев]». Они сказали ему: «Сейчас мы дадим тебе поговорить с Хаттабом». Они прикрепили к его ушам электроды. И один солдат в маске повернул ручку генератора. Хусейн закричал. Потом он потерял сознание. В это время мы стояли спиной к стене, расставив ноги, подняв руки вверх. Один солдат шел позади нас, другой считал: «Один, два, три». Первый солдат бил каждого третьего из нас прикладом. Человек падал на землю. Потом все начиналось сначала. Это также была игра, она продолжалась до тех пор, пока каждый не получал удар. Это их очень веселило. Они кричали: «Басаев! [имя Шамиля Басаева, знаменитого чеченского полевого командира]. Басаев, выйди из строя!». Они вызвали Майербека, старика из деревни, он был глуховат. Он не расслышал. Тогда они вывели его во двор и били его тракторным лемехом. Они проломили ему череп. Они оскорбляли нас. Они говорили, что мы «лижем задницу ваххабитам». Они говорили, что нас трахают ваххабиты. Регулярно приходили солдаты, чтобы забрать одного из нас. Потом раздавались ужасные крики и плач. Они пытали людей электрошоком. У других солдат были собаки. У некоторых из нас были искусаны все ноги. Когда я вышел оттуда, я с трудом мог идти. Все тело у меня было покрыто синяками».

«Если хочешь снова увидеть своих детей-»

Малика, 25 лет, мать троих детей, чеченская беженка в Ингушетии

«30 декабря рано утром, российские солдаты в масках ворвались в мой дом в Социн-Юрте. Мой муж уже был здесь, в Ингушетии. Солдаты связались по рации со своим начальством, чтобы сказать ему, что нет никого кроме женщины и детей. Солдаты получили приказ забрать меня. Они взяли все, что смогли унести. То, что осталось, они разбили. После этого русские заставили всю деревню подписать бумагу, о том, что все похищенное было новогодними подарками, что мы для них приготовили. Мои дети остались дома одни, их сторожили солдаты с собаками. Дети были в ужасе. Они кричали. Самого младшего я еще кормила грудью. Когда я отказалась оставить детей одних, они дали мне прикладом по спине. Они посадили меня в полноприводный «КАЗ». Там был усатый полковник, без маски, но он не представился. Они отвели меня в мастерскую по ремонту тракторов. Я целый день просидела взаперти в кабине машины во дворе мастерской. Они отказались даже дать мне воды. Мужчины содержались в здании. Я видела, как приехали БТРы. Танки и грузовики были без номеров. На одном из танков, вместо номера части, была надпись, сделанная белой краской: «Чечня - это наш рай».

В мастерской все русские были в масках, кроме полковника. Русские выгнали из бронетранспортеров мужчин из деревни, бросили их на землю и били прикладами. Они вывели из здания человека. Это был Шейк Ахмед, юноша из деревни, я его знала. Они на пинках погнали его к БТРу. Они заставили его положить руки на броню. Они отрезали ему три пальца и уши солдатским ножом. Он кричал. Затем они его куда-то отвели. Я не знаю, что с ним стало. Вечером, их командир, усатый полковник сел в машину. Он спросил меня, где живут боевики. «Говори, если хочешь увидеть своих детей. Если не скажешь, то тебя отвезут в Чернокозово [следственный изолятор на севере Чечни]. Я подумала о своих детях, о своем доме, о голодном младшем ребенке.

На следующий день, 31 января приехали солдаты на легком грузовике. В нем было 23 трупа. Тела 8 мужчин из деревни, которых я знала только внешне, лежали на земле. 15 других тел были свалены в беспорядке. Они приказали мне выйти из машины. Они хотели, чтобы я опознала трупы. Некоторые были застрелены, другим перерезали горло. Когда я сказала, что никого не знаю, тогда они принесли топор и стали отрубать руки и уши у тел, чтобы посмотреть на мою реакцию. Потом они отвели меня в пустое строение, заброшенное стойло. Они сказали, что у меня мозолистые руки, потому что я носила оружие, сказали, что я участвовала в боях. Я сказала им, что работаю только в своем огороде. Они заставили меня положить руки на стол и били дубинкой по пальцам. Затем меня вновь отвели в грузовик. Усатый командир залез в кабину и сказал мне: «Последний раз спрашиваю, или ты заговоришь, или отправим тебя в Чернокозово на броневике. Тебе повезет, если ты доедешь туда живой. Говори, если хочешь увидеть своих детей». Я уверяла его, что ничего не знаю. Наконец, они отпустили меня. На следующий день я взяла ребенка и уехала в Ингушетию».

«В полночь они взорвали троих мужчин»

Янита

«После «новогодней» зачистки в Социн-Юрте, 15 мужчин, которых отвели в фильтрационный пункт, в тракторную мастерскую, исчезли. Среди них был Идрис, мой племянник, 21 год. Три недели спустя мы приехали туда, чтобы помочь моей сестре найти его. Некоторые из пропавших вернулись. Они рассказали, что их отвели в фильтрационный пункт в поле, накануне нового года. За мастерской был холм, рощица и поле. Они рассказали, как троих мужчин обвязали взрывчаткой. Приближалась полночь, когда солдаты установили часы с обратным отсчетом. В 12 часов ночи они живьем взорвали трех человек. Мы нашли куски человеческого мяса на опушке леса и на деревьях. Кусок за куском, неузнаваемые останки. То, что осталось на земле, пожрали псы. Мы опознали тела по одежде. Это были три молодых человека из деревни, которые исчезли во время декабрьской зачистки. Там был Алхазур, 25-ти лет, из семьи моего мужа и Шейк Ахмед, 27 лет, наш сосед. [Это был тот самый Шейк Ахмед, которому солдаты отрубили пальцы и уши в ремонтной мастерской]. Когда растаял снег, мы нашли 5 частично обожженных тел. Видимо их пытали. У них были отрезаны уши и другие части тела. Среди этих тел мы смогли опознать тело моего племянника Идриса».

[Патрик Тайлер (Patrick Tyler), журналист "New York Times", побывавший в деревне Социн-Юрт, видел в деревенской мечети, превращенной в морг, останки этих взорванных людей ("New York Times" от 25 января 2002 года)].

«Они умоляли русских-»

Магомед, 39 лет, водитель автобуса в Социн-Юрте

«Во время октябрьской «зачистки», 13 октября, если быть точным, русские солдаты взяли 60-летнего Аюпа, старшего брата моего кузена. Они отвели его в лесок за нашим домом. Они начали бить его молотком по почкам, по лицу, по голове. Он был полностью изуродован. Моя жена, жена моего двоюродного брата и другие деревенские женщины хотели вмешаться. Они рыдали. Они умоляли русских. Они говорили, что он стар и болен. Жена кузена больше не может ходить. Ей 36 лет, у нее шестеро детей. Она до сих пор находится в больнице, здесь, в Назрани. Затем один солдат открыл огонь. Пуля попала моей жене в спину, задела почку. Ее прооперировали. Сегодня она может ходить. Я не подал жалобу. В Чечне это слишком опасно. Мой племянник Хусейн, исчез на контрольно-пропускном пункте. Ему было 22 года. Его брат Хасейн, который был следователем в МВД, обратился в ФСБ [бывшее КГБ], чтобы вызволить его. Но его нашли в его машине в Грозном, убитым двумя выстрелами в затылок. Я не подал жалобу. Но они за него заплатили».

«Они приставили ей пистолет к виску»

Апти Шагизиев, чеченский депутат в Социн-Юрте

В 1997 году я был избран депутатом от Социн-Юрта, на выборах, признанных Москвой и Организацией по Безопасности и Сотрудничеству в Европе (ОБСЕ). Русские хотели меня арестовать. Я был вынужден скрываться. После декабрьской зачистки люди взбунтовались. Они организовали манифестации, блокировали дороги. Я был одним из организаторов этих митингов. Зачистка 25 - 30 марта дала нам понять, что то, что произошло в декабре, было простой прогулкой. В марте они арестовали всех мужчин. Они пытали их электрошоком. С начала второй войны, это была 34 операция по «прочесыванию» в нашей деревне. Сценарий был прежним: деревню окружают, все дома перерывают, всех мужчин арестовывают, каждый раз действуют со все большей жестокостью. К счастью и во время зачистки можно вывести людей из деревни, заплатив 500 рублей. Все по одной цене. Мы выкупаем тела убитых. Чтобы вытащить того, кто попал в фильтрационный пункт, чтобы его не отправили дальше, нужно также заплатить 500 рублей. По моим данным, итог второй кампании в Социн-Юрте - 80 погибших и 40 пропавших без вести. 12 апреля 2002 года, когда я был в Грозном, люди в масках, вооруженные пистолетами с глушителями, ворвались вечером в мой дом в Социн-Юрте. Они стреляли в кровать, на которой я обычно сплю. Они стреляли и приставляли пистолет жене к виску, чтобы напугать ее. Потом они дали очередь по стенам, по коврам. Они сказали моей жене, что они из Комендатуры [штаб-квартиры]». [В марте 2002 года, жители Социн-Юрта обратились «к мировому сообществу, чтобы оно вмешалось и помогло им выжить, поскольку против народа совершается геноцид». Письмо можно прочитать на сайте http://tchetchenieparis.free.fr/text/Tsotsin-Yurt-17-3-02.htm].

«Мы сильнее духом»

Асламбек, 30 лет, чеченский боевик

Он гигантского роста. Он ранен. Пуля разорвала ему щеку. Рана была зашита наспех. Другой боец помогает ему наложить марлевую повязку, пропитанную антибиотиками. Они выглядят физически и психологически измученными: «Так, царапина. Рикошет. В больницу идти нельзя, это слишком опасно. Там могут арестовать. Я принадлежу к разведывательной группе, находящейся в горах. Бой был десять дней назад. Нас было всего девять, когда мы наткнулись на русскую разведгруппу. Это были парашютисты. Их было намного больше, может быть, около ста человек. Они опасались передвигаться по лесу. Перестрелка длилась два часа. Мы понесли тяжелые потери: два шахида [погибшие как мученики] и четверо раненых, из них два тяжелых. Но мы продолжали отстреливаться. Только Аллах мог нас спасти. В принципе, все мы должны были погибнуть. Но русские подумали, что нас больше, и отступили. Мы работаем так: отслеживаем их перемещения. Затем осуществляем молниеносные атаки. Потом отходим. Иногда мы закладываем радиоуправляемые мины. Иногда мы устраиваем засады, если местность позволяет. В среднем, наша бригада старается совершить две атаки в неделю. Русские не атакуют нас. Они отыгрываются на мирных гражданах во время «зачисток». Они посылают разведчиков не для того, чтобы атаковать нас, но, напротив, чтобы избежать боя.

Моральный дух русских в Чечне очень низок. Они не понимают, зачем они здесь. И они остаются русскими, людьми, которые продают все. Мы покупаем у них оружие. Это очень дешево. У них каждая копейка на счету, потому что солдаты умирают с голода. Вот почему они крадут, продают. Я почти испытываю к ним жалость. Но я борюсь с этой жалостью, потому что они должны убраться с нашей земли. Призывников мы отпускаем, мы убиваем контрактников. В реальности, когда мы берем пленных, то обращаемся с ними нормально. Но если мы не можем обеспечить им нормальных условий жизни, то убиваем их или даем им возможность покончить с собой. Я сражаюсь, потому что русские обращаются с чеченцами, как с людьми второго сорта. В России жизнь собаки ценится дороже, чем жизнь чеченца. Они считают, что Чечня - субъект Российской Федерации, что Чечня - слуга России. Но Чечня служит одному Аллаху. Если кто-то придет сюда с миром, как Вы, то его примут с миром, как гостя. Но если кто-то придет с оружием, то его встретят с оружием в руках. Нас не так много, но мы сильнее. Наш дух сильнее.

С начала второй войны, русские хотели заставить нас подчиниться, показав свою жестокость. Но мы знаем их: они проявляют жестокость только к слабым, безоружным людям. Это правда, нам многого не хватает. Мы испытываем недостаток в оружии, в живой силе, особенно по сравнению с русскими. Население все больше страдает от «зачисток». Но, несмотря ни на что, оно каждый день помогает нам. После «зачисток», после «пыток» к нам приходят добровольцы. Лучше бы они пришли раньше. Мы по-прежнему остаемся в горах. Я не был в своей деревне уже два года. Я отправил свою жену и детей жить в Казахстан. С тех пор я не видел их.

Я буду биться, пока русские не уйдут из Чечни. Три моих старших брата были убиты в феврале 2000 года во время одной из зачисток. Русские вошли в дом. Они отвели братьев в комнату, раздели их и расстреляли. Вы слышали о Буданове, русском полковнике, который похитил, изнасиловал и задушил чеченскую девушку? Русские признали его невменяемым. Его точно освободят. И тогда мы убьем его. Мы будем убивать всех офицеров, которые будут вести себя также как он. Где бы ни был совершен геноцид, виновные должны быть наказаны. Раз Россия не судит их, тогда мы будем убивать их. Мы выиграем эту войну. Даже в Кремле об этом знают. Это просто вопрос времени».

«Ад в вагоне для депутата»

Хусейн Исханов, чеченский депутат

«Я был избран в январе 1997, одновременно с президентом [независимой Чечни] Асланом Масхадовым. С начала второй войны, сказать, что наша депутатская неприкосновенность не соблюдалась, значит, ничего не сказать. Два депутата были убиты русскими и двое других пропали без вести. Я был арестован в мае 2000 года и провел 101 день в Ханкале [штаб российской армии в Чечне, недалеко от Грозного] в ужасных условиях. Мы были скопом посажены в вагон, из мебели там был один табурет, прибитый к полу. Все русские из лагеря приходили бить нас, даже повар. Они заставляли нас простаивать на ногах до двух, трех часов ночи. Потом они выдавали нам два матраса на десятерых.

Часто они будили нас среди ночи, и заставляли нас на карачках перетаскивать нашу обувь из одного конца вагона в другой. Одновременно один из нас должен был рассказывать свою биографию. Они требовали, чтобы мы рассказывали им подробности своей частной жизни, особенно то, о чем чеченцы не говорят никогда. Мы не имели права ходить в туалет. Приходилось отправлять нужду прямо перед всеми, в пластиковые бутылки. Нам было почти нечего есть. Мы были истощены. Но они заставляли нас выполнять земляные работы. Иногда они ставили нас на колени в грязь. В конце концов, они меня освободили и заставили подписать бумагу, что мне вернули 1600 долларов, которые были при мне в момент ареста. Конечно же, они их забрали. Виновен человек или нет - их не интересует, их интересуют деньги и оружие, которое они перепродают преступным группировкам в России».

«Повешенный за руку, как окорок»

Мусса, 23 года, из Урус-Мартана

«До войны я был механиком на автобусной станции. Чтобы избежать арестов, я бежал в Ингушетию, когда началась война. Но моя мать осталась в Чечне, в нашем доме в Урус-Мартане. Месяц назад я решил проведать ее. Я не знал, что за два дня до моего приезда в Урус-Мартане была перестрелка. На въезде в город от 30 до 40 вооруженных солдат в масках остановили мое такси. Они связали мне руки за спиной скотчем. Они надели мне на голову черный пластиковый пакет, на три раза обвязав его скотчем вокруг шеи. Я прогрыз пакет зубами, чтобы дышать. Они бросили меня в грузовик Урал. Они отвели меня в какое-то здание. Я ничего не видел. Позже я понял, что нахожусь в бывшей коранической школе Урус-Мартана, я оставался там четыре дня. Я не мог отличить дня от ночи. Русские говорили мне: «Плати, если хочешь жить».

Я был подвешен за одну руку в наручниках, как окорок. Мои ноги не касались земли. Другая рука была связана за спиной, я не мог ей пошевелить. Все это время я ничего не ел и не пил. Они регулярно спускали меня на землю, чтобы истязать, часто электрошоком. Я получал до 15 разрядов за раз. Прежде чем включить ток, они обливали меня водой. Разряд отбрасывал меня к стене. Иногда я терял сознание.

Были и другие пытки. Русские называют это «ласточкой». Это напоминало четвертование. Четверо солдат растягивали меня за руки и за ноги. Еще был «пресс». Они вытягивали меня на земле и клали мне на грудь и на живот нечто очень тяжелое, что давило меня до рвоты. Этой пытке меня подвергали четыре раза. Они били меня по почкам электрическими кабелями. Когда я был повешен за руку, меня использовали в качестве боксерской груши. Но хуже всего было электричество. Каждый раз мне казалось, что мое сердце остановится, что произойдет спазм. Я чувствовал, что сила разряда увеличивалась с каждым разом. Я думаю, что вместе со мной пытали еще одного человека, потому что я слышал стоны. Они заставили меня подписать бумагу, что я боевик. Ритм пыток зависел от их настроения. Большую часть времени они были пьяны. Я говорил себе, что это лучше, чем если бы они тут же убили меня. Я не надеялся выйти оттуда живым. Но моя семья заплатила выкуп: 48 000 рублей [1600 евро]. Они высадили меня на автобусной остановке. Затем они угрожали мне: «Мы все про тебя знаем. Если ты заговоришь, то не мы, а московское ФСБ убьет тебя».

Я не думаю о мести. Главное, чтобы ничего подобного не повторилось. Я хочу найти работу, чтобы возместить деньги, которые люди одолжили моей семье, чтобы выкупить меня. У меня проблемы с памятью и с почками тоже. Я думаю, что сошел с ума. Малейшая неприятность вызывает у меня слезы. Все задевает меня. Пустяк заставляет меня заливаться слезами.

Российские войска: свидетельство солдата

Иссар, 22 года, ингуш, призывавшийся в российскую армию и демобилизовавшийся в декабре 2001 года

После полугода подготовки в Челябинске, нас отправили в Чечню, в Шали. В наш полк большинство попало по призыву, но были и контрактники. Много рецидивистов и ветеранов первой Чеченской кампании [1994 - 1996] или даже Афганской войны. Мы должны были сопровождать на БМП колонны с продовольствием. Мы также блокировали дороги во время «зачисток». Обычно боевики знали о том, что будет зачистка, и солдаты арестовывали только мирное население. Боевики не нападали на нас. Они не атакуют полки, где много новобранцев-призывников. Они нападают на контрактников.

Нас плохо кормили. Супом, который нам продавали, лучше было бы кормить животных, а не людей. Офицеры продавали рацион солдатам. Достаточно было пойти на рынок, чтобы найти там консервы, предназначенные для русских солдат. Чтобы прокормиться, приходилось вести темные делишки. Солдаты, особенно контрактники, грабили. В нашем лагере в палатках - вся мебель была из чеченских домов. Солдаты отправлялись на рынок, где обирали несчастных бабушек-чеченок. Я не пью, но другие попивали водку. Мы должны были получать 810 рублей [27 евро] в день. Но мы не получали ни копейки.

Когда мы отправлялись на задание, нам выдавали двухдневный паек, хотя операция часто продолжалась неделю. Мы умирали с голоду. Тогда мы охотились на коров, убивали одну, чтобы поесть. Российские офицеры обращались с нами, солдатами-ингушами, так, как обычно с кавказцами. Когда им было угодно, они поднимали нас среди ночи, издевались над нами, били нас. Они заставляли нас чистить сортиры, хотя знали, что кавказцы предпочитают браться за любую другую, тяжелую и опасную работу. У нас не было проблем с чеченскими боевиками, зато были с офицерами и с контрактниками «Смотрите, мы прибьем вас всех, черножопых [лиц кавказской национальности]. Мы будем стрелять вам в спину». На мой взгляд, 70% потерь в нашем полку произошли в результате внутренних разборок. Например, один новичок, которого оскорбляли «деды» и издевались над ним, решил отомстить. Во время смены караула он спросил: «Кто идет?». «Дед» назвал свое имя. Новобранец открыл огонь. Только в моей части за восемь месяцев четверо или пятеро погибли в результате сведения счетов. Было немало дезертиров. Около 12 в моей части за 9 месяцев службы. От побега нас удерживал страх попасть на мину или в руки чеченских боевиков. Армия отправляла в Россию тела подорвавшихся на мине или погибших в результате внутренних разборок, и сообщала семьям, что они пали смертью храбрых, в бою с чеченскими террористами».

Стенли Грин родился в Нью-Йорке в 1949 году. Сотрудничал с « Newsweek », « Rolling Stone ». Начал работать в агентстве «VU» в 1991 году, занимается освещением войн. Лауреат премии World Press 1993 года за репортаж о московском путче. Лауреат премии Bayeux 2000 года для военных фотографов. Лауреат премии World Press 2001 года за работу «Забытые жертвы» чеченского конфликта.