Девять лет назад, после долгих и жесточайших пыток в застенках грузинского КГБ, ему оставили единственный путь на волю - подписать протокол о том, что он якобы участник абхазских событий. Сказали, что готовится очередная партия грузинских пленных для обмена с Абхазией. И только таким образом, мол, он может попасть в руки Ардзинбы, который «не оставит в беде братьев по оружию». И он поверил, не осознавая еще, на какое коварство идут спецслужбы.
При этом на суде никто из свидетелей – сотрудников спецслужб -
так и не смог привести ни одного факта его участия в той войне. Единственным аргументом было то, что один из них видел похожего на Ахмеда чеченца на абхазском берегу, с расстояния 30-
Разумеется, ни в какой список его не включили, и он так и остался заложником коварства и грязных политических махинаций на долгих тринадцать лет, из которых он отсидел уже девять. Первые два из них прошли в бесконечных истязаниях в застенках КГБ. За все это время заключения ни единой весточки о судьбе молодой жены и детей. Ни одного посещения знакомых и родных. Ни разу.
Как потом выяснится, причиной всех его бед стало то, что был он однофамильцем президента Чечни.
Я услышал о нем впервые в случайной беседе с грузинским правозащитником Джоколы Ачерешвили ранней осенью 2003 года и очень удивился тому, что в кругах чеченской диаспоры в Грузии о таинственном узнике Ахмеде Дудаеве знает очень мало людей. Удивительно, но никто даже не знал, откуда он родом.
Сам Джокола был полон решимости дать огласку этому делу и довести его до конца. Но для этого нужно было правильно оценить ситуацию, соизмерить ситуацию с тем, что назревало в Грузии к осени 2003 года. В Грузии назревал хаос, который мог в очередной раз подмять судьбу Ахмеда. Существовала реальная угроза со стороны тех, кто коварно упрятал его за решетку и тех, кто готовил в Грузии «революцию». Поэтому решено было вернуться к этому делу через некоторое время, когда ситуация в Грузии более-менее утрясется.
Позже я встретил человека, который сидел в тюрьме вместе с Ахмедом и все это время не забывал о судьбе своего чеченского друга. В начале февраля 2004 года раздался телефонный звонок от Джоколы, который сказал, что хочет познакомить меня с интересным человеком. Уже через час мы встретились в ближайшем кафе и мне представили седовласого человека лет пятидесяти. Это был грузин Шота Ратиани.
В этот вечер я узнал о некоторых подробностях трагической истории Ахмеда и самого Ратиани.
- Сидели мы в камере госбезопасности, - рассказывал Шота.- Всего семь человек. Это был так называемый первый изолятор в Ортачальской тюрьме, где 6-7 камер было выделено специально для органов госбезопасности. В них действует более строгий порядок, нежели в других. Самое главное – здесь было сильнейшее психологическое давление на человека.
Во-первых, мы не знали, где конкретно мы находимся. Новых заключенных туда приводили только ночью, таким же образом уводили и на допросы. Все происходило в полночь или на рассвете. Нам не давали ни газет, ни карандашей для записей. Спали на железных нарах и питались исключительно тем, что приносили родственники. Есть тюремную баланду решались только единицы. Это была грязная вода без содержимого. Чай давали без сахара только по утрам и вечерам.
Пытки и допросы проводились вне камеры. Практика была такая, что провинившегося уводили в отдельную камеру, и что там происходило, не знал никто. Обычно после этого человек замолкал.
Системно действовала и практика заброски в камеру стукачей. Первое, что приходило в голову с появлением нового человека – подозрение.
К тому времени, когда меня посадили, Ахмед уже сидел в камере. Кроме нас двоих, остальные были уголовники и наркоманы. Был среди нас и абхаз, и азербайджанец.
Вскоре я узнал, что дома у Ахмеда остались сын и беременная жена. И что от них у него нет никакой информации. Очень сильно скучал по ним. Его также не навещал никто из знакомых.
Ахмеда задержали 14 мая 1994 года. Сначала ему предъявили статью «шпионаж», потом, по ходу дела, добавились и другие статьи.
Чуть позже нас перевели в Авчалскую тюрьму строгого режима, где сидели заключенные за повторные судимости.
Пока мы были вместе, отношение к Дудаеву было хорошее. В Грузинской тюрьме нет притеснений по национальному признаку. Расскажу один случай. С нами сидел азербайджанец, потом привели и абхаза. Наши жены в неделю один раз привозили нам еду. И мы делились поровну со всеми, в том числе и с абхазом. И вот все время азербайджанец повторял : «У нас в Азербайджане ни за что не дали бы куска хлеба армянину». Это были 95-96 годы.
Помню, Ахмед часто повторял, что после освобождения ноги его больше не будет в Грузии. «Что и ко мне в гости не приедешь?, - спрашивал я его.
Ахмед набожный человек, постоянно молился. Я заметил, что когда я молился, он не делал никаких движений, не то чтобы воспользоваться туалетом, который находился тут же в камере. Другие на эти вещи не обращали внимания, а вот Ахмед был внимателен.
У Ахмеда, когда-то были красивые каштановые волосы, и только за один год он поседел. Я догадывался, что причина тут была исключительно тоска по семье, о которой он никак не мог узнать ничего нового.
Где-то в апреле-мае 1996 года в тюрьме затеяли пересмотр дела и получилось так, что ему пришлось идти на доследование. Его перевели. Так, отсидев где-то год с лишним, мы расстались с Ахмедом.
Позже была возможность еще раз встретиться, но мне кажется, что нас специально разъединили, зная симпатии сторонников Гамсахурдиа к чеченцам. А для этого нужно понять ту ситуацию, которая развивалась вокруг звиадистов.
Мне дали семь лет. Это за, якобы, попытку покушения на Шеварднадзе и измену родине. Это было смешно, потому что только за последнее должны были дать пятнадцать лет. Я же отсидел около четырех лет. Наверное, просидел бы и еще, если бы на моем пути не оказался порядочный человек. Тогда омбудсменом назначили Давида Саларидзе, и как раз наступал срок пересмотра. Я подошел к этому делу с неуверенностью. Не думал, что-то получится, но вышло все наоборот. Во время пересмотра сочли, что дали мне срок большой и все свели к так называемой «измене» – трем годам, восьми месяцам и 14 дням. В общем, заставили меня замолчать.
Руководил тогда спецслужбами Игорь Гиоргадзе, а вот когда пересматривали пришел Иоселиани.
Таких, как я, тогда было осуждено больше ста человек, но а эмигрировало, по разным данным, от 250 тысяч до миллиона человек.
Судьба заключенных была незавидная. Пытки были страшные. Ломали ноги, обливали людей с головы кипятком, били током, надевали на голову противогаз и душили, плоскогубцами выдергивали ногти. Многое из того пережил и Ахмед. Меня все это обошло, потому что задерживали позже, в 1995 году. Самое страшное люди перенесли чуть раньше.
У меня самого семья, жена и две дочери. Нашим родным и близким, оставшимся на свободе, было еще трудней. Для этого нужно почувствовать обстановку, которую установили вокруг звиадистов в то время. Семью мою поддерживали.
Люди помогали, как могли. Ситуация в Грузии была такая, что абсолютное большинство нищенствовало, денег не было ни у кого. И вот совершенно незнакомые люди вносили деньги, чтобы моя дочь смогла получить музыкальное образование. Это люди не были членами никакой организации или наоборот ярко выраженных политических ориентаций. Но, как мне кажется, понимали нас, уважали наши стремления, наш патриотизм.
Политическая подоплека появления здесь Шеварднадзе – это наказание за то, что мы хотели иметь свое государство. Он был заслан сюда из России. Да и война эта была российско-грузинская.
Я хорошо помню, как 22 декабря 91-го раздался первый выстрел, и я в полдень с охотничьим ружьем пришел в парламент и присоединился к защитникам. И когда с темнело, я точно помню, в девять часов, сверху подъехали три БТРа и одна автомашина ГАЗ-66. К этому времени мы уже были в здании министерства обороны. Первый штурм приняли мы. Бой продолжался всего два часа. Тогда мы не знали, с кем именно воюем, а вот утром, когда рассвело, вышли из здания и увидели, что все убитые русские. При полной экипировке. И одновременно с нами там же появились и телевизионщики и снимали все это на пленку. Наверное, все это и сейчас хранится в архивах наших ТВ. Меня всегда тревожило то, что войну эту выдавали, как гражданскую.
Чтобы понять ситуацию вокруг Ахмеда, надо учесть еще и то, что его нужно было привлечь, как участника абхазской войны и этим самым удовлетворить амбиции определенного слоя общества. Это был во многих отношениях показательный процесс, как над нами, сторонниками Гамасахурдиа, так и над чеченцами.
Я все эти годы думал о том, как помочь Ахмеду. Говорил об этом Асланбеку Абдурзакову, передавал кое-какие материалы… Было это несколько лет назад. Хочу поднять этот вопрос и сейчас, потому что у Грузии новый президент, подписана декларация о национальном примирении. Думаю, и заключение Ахмеда подпадает под эти же мотивы, по которым сидели мы. Потому что, однозначно, сделано это было в русле антигамсахуриевской политки. И Ахмед тоже жертва этой политики наравне с нами. Поэтому думаю просить о его освобождении и национальную комиссию по примирению, лично Гурама Абснадзе, председателя правительственной комиссии.
Под конец разговора я задал Шоте вопрос, которого считал главным в нынешней ситуации
-А будет ли доведен до конца процесс примирения, решится ли Саакашвили на расследование тех процессов, даст политическую и правовую оценку свержения Гамсахурдиа?
Я спросил об этом, потому что ответ на этот вопрос во многом будет определяющим в деле Ахмеда.
-Если умный человек, да. Иначе, зачем ему брать на себя ответственность за
а одну из самых позорных страниц жизни народа.
Эта надежда вселяла уверенность и в меня. Но очень скоро поведение Саакашвили заставило усомниться в его истинных намерениях и насторожило всех нас.
Пока же мы составили план наших действий. Нужно было, прежде всего, добраться до Ахмеда, выяснить его судьбу и задать главный вопрос, грозит ли ему чем-нибудь, если мы поднимем этот вопрос заново. Есть ли опасность извне. Кто-то из лжесвидетелей мог предпринять какие-то действия на пути освобождения Ахмеда.
Ждали удобного момента, и случай провернулся совсем с неожиданной стороны. Не прошло и месяца после разговора с Шота. В 20-х числах февраля раздался телефонный звонок от Мекки Хангошвили с приглашением на телепередачу. Разговор предстоял об общности культур кавказских народов. Инициаторами ток-шоу стали ОПД «За мирный Кавказ» (лидер депутат Мамука Арешидзе) и руководство телевизионного канала «Имеди». В течение полутора часов его участникам предстояло обсуждать разные спектры исторической общности кавказской цивилизации, единства истории, культуры и т.д.
Участниками дискуссии были грузинская интеллигенция, студенчество, чеченские политики, представители СМИ и учащиеся вузов - этнические чеченцы. Это была первая подобного рода встреча за последние годы. Разговор ожидался непростым и интересным.
Нужно сказать еще и о том, что на страницах периодической печати Грузии в последнее время развернулось обсуждение плана
На следующий день была назначена встреча всех участников диалога на проспекте Руставели, куда должен был прибыть автобус, с тем, чтобы доставить на ТВ «Имеди».
И вот по дороге в салоне автобуса я оказался рядом со знакомы чеченцем Умаром, который неожиданно задал мне вопрос.
-Ты знаешь в Грузии человека по имени Ахмед Дудаев.
-Я-то знаю, а ты откуда его знаешь?
-Да вот на днях он позвонил из тюрьмы Мекке Хангошвили и попросил внести его дело на пересмотр. Для меня совсем удивительно, что никто о нем не знает.
Уже на следующий день я встретился с Шота и сказал, что Ахмед сам подал сигнал и теперь все это открывает нам зеленую дорогу.
В тот же день мы побывали у Немо Бурчаладзе, заместителя Госминистра по национальному примирению Гурама Абснадзе, и изложили ему в устной форме суть вопроса. Говорили долго. Сошлись на том, что все преступления тогда так или иначе связаны были с политическими процессами, хотя сажали всех за уголовные деяния. И Ахмед, по сути, является политзаключенным.
На следующий день Шота передал мне заготовленное им заявление, которое мне предстояло отпечатать на компьютере в нескольких экземплярах. Шота хотел отдать его г-ну Немо, а второй - Народному Защитнику.
Шота писал: «Десятого мая 1994 года на российско–грузинской границе, в Казбеги, были задержаны двое чеченцев – Хож-Ахмед Дудаев и Зелимхан Эсмурзаев, которые через Грузию направлялись в Армению. Причиной ареста стало отсутствие удостоверения личности у Эсмурзаева (а было ему тогда всего 15 лет).
Чеченцев сразу же доставили в отделение госбезопасности Казбеги, где при странных обстоятельствах в кармане у Эсмурзаева «обнаружили» ручную гранату (и в этом следствие настойчиво будут заверять только сотрудники КГБ). Но вызывает серьезное сомнение само существование этой гранаты, так как не существует вообще протокола обыска задержанных, и, наконец, граната не была доставлена на экспертизу.
Задержанным были предъявлены обвинения по статьям УК Грузии 66 (шпионаж) и 79 – 238 (контрабанда оружием). После этого их перевели в Тбилиси и поместили в следственном изоляторе госбезопасности.
Арестованные чеченцы подвергались сильному физическому и психологическому давлению: их избивали, гасили окурки на лице, подвергали электрошоку. Таким путем от них хотели получить выгодные для следствия показания. В конечном итоге, следователем госбезопасности «по особо важным делам» Натадзе было составлено уголовное дело, согласно которому Дудаев якобы «принимал участие» в боевых действиях на территории Абхазии против грузин. Кроме того, по делу, в конце 1992 года он с территории Абхазии через Казбеги якобы провез (проехав всю Грузию) 40 КАМАЗов (по две машины за раз) трофейного оружия в Чечню.
Вызванные на судебный процесс «свидетели» заявили, что они якобы всего один раз видели Дудаева с расстояния тридцати метров, среди вооруженной группы чеченцев. Но чем там занимался подсудимый, или как они опознали его через четыре года, ответить не смогли. Что касается «трофейного оружия», то и здесь не были зарегистрированы ни госномера автомашин, ни акт изъятого оружия, ни номера их. Это была сплошная фантазия следователя.
В апреле 1996 года следственные материалы были представлены в Верховный суд на рассмотрение, но за недостаточностью доказательной базы, они были возвращены следственным органам. Но органам госбезопасности не составило никакого труда подыскать более послушного судью, который без особых церемонностей вынес обвинительный приговор. В июле 1996 года судебная коллегия под председательством Сакварелидзе приговаривает Эсмурзаева к пяти годам, а Дудаева к 13 годам тюремного заключения.
Это было не только несправедливое, но и в высшей степени бесчеловечное решение, и в особенности, против Эсмурзаева, так как его единственная 238 статья (незаконное ношение оружия) давно уже была амнистирована.
Освобождение Эсмурзаева стало возможным лишь после активного протеста грузинской общественности. Его освободили в сентябре того же года.
В сентябре 1996 года осужденного Дудаева из тюрьмы перевели в Авчалскую колонию строгого режима, где на первый же день, по распоряжению начальника колонии, его посадили в карцер. В камере, куда его бросили, оказались еще четверо завербованных администрацией колонии заключенных, задача которых прояснилась очень скоро. Ночью они начали ковырять стену, откуда чисто символически выдолбили несколько обломков кирпича. Дудаев, разумеется, не мог оказать им сопротивление. На другой же день, «обнаружившая» следы «попытки бегства», администрация колонии обвинила Дудаева в соучастии нового преступления и отправила в «крыт» на два года.
По сегодняшний день Дудаев продолжает отбывать наказание в Авчалской колонии и через три месяца исполняется десять лет его заключения, из которых четыре он провел в закрытом помещении.
Осенью 2000 года он обратился к президенту Шеварднадзе с просьбой о помиловании, но не получил никакого ответа. И сегодня, несмотря на то, что Дудаев отсидел две трети присужденного ему срока и согласно действующим законам, ему полагается досрочное освобождение. Но правоохранительные органы не торопятся его выпускать.
История Хож - Ахмеда Дудаева по всем признакам заслуживает статуса политзаключенного, подобно которым богат период Эдуарда Шеварднадзе.
26 Февраля 2004 года».
Мы снова встретились с Шота и, сидя на скамейке в парке Вера, долго обсуждали один вопрос – дать этому делу ход в официальных государственных структурах или дождаться результатов усилий Мекки Хангошвили. Аргументов за и против было более чем достаточно. Зная тюремные порядки, Шота был за то, чтобы решить этот вопрос параллельно с действиями Мекки Хангошвили, которая уже встретилась с тюремным начальством и получила от него заверения, что делу Ахмеда будет уделено исключительное внимание..
Я же опасался другого – что дело сходу загубит президент Грузии Саакашвили или те, которые хотели бы выслужиться перед ним (не ставя его в известность). На фоне потеплевших между Москвой и Тбилиси отношений, на мой взгляд, достаточно было узнать, что Ахмед чеченец, чтобы его под любым предлогом отдать России.
Шота же считал, что лучше поднять общественность – Народного Защитника поставить в известность, Госминистра по народному примирению. Чтобы эти люди дали знать всем, что они внимательно следят за ситуацией и ничего с Ахмедом не должно случиться. Кроме того Шота хотел провести Ахмеда через список политзаключенных, который Саакашвили должен был подписать.
В конце-концов, решили, что нужно дождаться действий Мекки. Хотя я сам был в огромных сомнениях. Шота считал, что, если дело уже дошло до пересмотра, решение уже заготовлено. А суд – это формальность. Значит, судьба Ахмеда была решена. Но в какую сторону? Мекка об этих вещах могла и не знать.
Пока мы договорились, что надо будет внимательно отслеживать перемещение Ахмеда. Постараться быть в курсе, не перебросят ли его еще куда-нибудь.
Но уже на второй день произошли события, которые заставили нас пересмотреть наши действия. Общественность узнала, что пропавшие накануне двое чеченцев Мулкоев и Алханов оказались в руках российских спецслужб. Не было никаких сомнений, что их сдали, но власти и лично Саакашвили всячески опровергали свою причастность в похищении граждан Чечни и тайной передачи их Москве.
Это был сигнал к тому, что ситуация вокруг чеченцев вновь обостряется и дело Ахмеда может принять нежелательный поворот. И второе, в Авчалской тюрьме произошло событие, которого никак не ожидали – обвалилась внешняя стена, длиной
Поздно вечером того же дня я получил телефонный звонок Шота. Он сказал
- У нас, у грузин, создается впечатление, что чеченцы не хотят доставлять нам проблем, не хотят беспокоить нас. Но вы должны знать, что происходящее – не только исключительно чеченская проблема, но и грузинская. Мне кажется, без нас вы одни не справитесь. Я прошу вашего разрешения связаться напрямую с Меккой Хангошвили.
На этот раз я полностью согласился с Шота. Я понял, что назрел какой-то план, но не еще знал, в чем он заключается.
Второго марта мне позвонила Мекка из г. Рустави и сообщила, что Ахмед находится в двадцати километрах от этого города, в одной из колонии. О подробностях обещала рассказать на следующий день. Но уже ночью я получил повторный звонок от Мекки, которая сообщила, что стало известно о том, что Мулкоев и Алханов находятся в Ессентуках, в следственном изоляторе ФСБ. И она теперь вместе с Наной Какабадзе собирается провести пресс-конференцию. Там мы и условились встретиться.
Мекка Хангошвили рассказала о своей поездки в колонию. Администрация колонии встретила ее более чем дружелюбно, уважительно. Все ее уже знали по выступлениям на телевидении, давно уже прониклись уважением к тому, что она делает по сохранению братских отношении между грузинским и чеченским народами. Ей пообещали, что в течение двух недель может состояться суд по делу Ахмеда и ее известят об этом.
Встречалась она и с Ахмедом. Узнала, что теперь с Ахмедом впервые за эти девять лет двое кистинцев. «Я теперь с еще большим уважением прониклась к этому человеку. Если бы вы знали, какой он скромный, стеснительный…», сообщила Мекка, поведав о том, что несмотря на все тяготы тюремной жизни Ахмед прилежно соблюдает все мусульманские обязанности, совершает молитвы.
Во время встречи с Шота я узнал, что он уже побывал у Гурама Абснадзе. Тот ознакомился с содержанием его письма и сказал, что уже в курсе этого дела. Пообещал включить его в список политзаключенных.
Была также встреча Шота с Эленой Тевдорадзе, которая, как оказалось, еще лет девять назад была очень хорошо знакома с этой трагической историей. Более того, она рассказала много подробностей, о которых мы не знали. Когда Шота спросил о судьбе Эсмурзаева, Елена сказала, что ни родителей, ни братьев, ни сестер у него не было. Сам Эсмурзаев не был ни в чем виновен. И Элене очень легко удалось добиться его освобождения. Когда освободился, он сказал, что ему и ехать – то не к кому. И тогда начальник колонии и Элена дали Эсмурзаеву денег, посадили в такси и отправили из Грузии. Дальнейшая судьба его была неизвестна. Позже Асланбек Абдурзаков сообщил, что Эсмурзаев тогда благополучно добрался до дома, но уже вскоре пропал без вести. Произошло это во время вторжения русских войск в Чечню.
Шота узнал от Тевдорадзе, что уже готовы списки тех, кто освобождается досрочно, но есть там Ахмед или нет, она не знает. Не успела просмотреть их из-за того, что покидала Грузию. И пообещала это сделать к субботе, то есть через неделю. А до этого ей предстояла еще одна поездка во Францию.
Шота был больше чем уверен, что г-жа Элена сделает все для досрочного освобождения Ахмеда.
Мекка на уровне колонии и руководства тюремных учреждений контролировала и отслеживал ситуацию вокруг Ахмеда. Досрочным освобождением занималась представитель СЕ депутат Тевдорадзе. И параллельно шла проработка по освобождению Ахмеда по линии национального примирения.
Теперь Ахмед не мог потеряться бесследно, но если это и случится, все уже предупреждены на всех уровнях. Оставалось ждать суда, приезда Элены и часа, когда президент Грузии подпишет список политзаключенных, подлежащих к реабилитации. Одно другому не мешало абсолютно. Однако на деле все провернулось совсем иначе.
Элена Тевдорадзе из-за ситуации в Аджарии все не успевала решить вопрос, да и со списками политзаключенных президент тоже тянул. Был и еще самый неприятный момент, сотрудник департамента по исполнению наказания, пообещавший Мекке поддержку, тоже был уволен. Неудачи одна за другой преследовали нас.
Поздно ночью 31 марта раздался телефонный звонок от Мекки Хангошвили. Она была в Рустави, у Ахмеда. Сообщила, что суд назначен на 1 апреля. Договорились встретиться у нее на работе.
1 апреля. Мы с Меккой едем на судебный процесс Ахмеда в город Рустави, въезжаем в его «старую» часть. Мекку горожане узнают, подходят и все время хвалят… Грузины очень уважают ее и любят. Все говорят, что чеченский и грузинские языки звучат очень красиво именно в ее устах. Хотят тоже научиться. Но наши головы сейчас заняты совсем другим.
В зале всего три - четыре человека. Заводят Ахмеда. Низкого роста, седой, весь съежившийся. Удивительно искренний взгляд. Руки все время прячет между коленями.
Здороваемся. Говорит тихо и коротко. Отвечает только на вопросы.
Спрашиваю, откуда он
- Из Чечен-аула.
- Семья есть?
-Жена и двое детей…
-Знаешь, что-нибудь об их судьбе? Живые они?
-Кажется. Точно не знаю.
-Виделись за эти годы?
-Ни разу.
Все началось и закончилось удивительно быстро. Суд был скоротечным. Прокурор сказал, что Дудаев воевал в Абхазии и тем самым совершил тяжкие преступления. Следовательно, не может быть и никакой речи об освобождении.
Адвокат обходится общими фразами, что человек отсидел треть срока, не получал порицаний и имеет право на освобождение. К тому же в адрес суда поступили прощения от правозащитной организации Наны Какабадзе и «Кавказского дома культурных взаимосвязей», где работала Мекка Хангошвили.
Ахмеда спросили, есть ли ему что сказать. И тот едва слышно, страшно стесняясь своей просьбы, выдавил
- Ничего, кроме того, чтобы меня отпустили.
Судья удалился на совещание и мы все почувствовали, что дело повернулось не в пользу Ахмеда. Не прошло и пятнадцати минут, когда судья вернулся в зал.
Я внимательно слежу за Ахмедом. В его глазах смешалось все – вопрос, надежда, обреченность. Услышав решение суда, он только сокрушенно помотал головой, будто свело болью.
Судья Чемия, ничем не обосновывая решение, вынес приговор оставить в силе наказание. Ахмеду дают 14 дней на апелляцию в Верховном суде. А повторное рассмотрение дела полагалось только через полгода. Это если не будет никаких нарушений со стороны заключенного.
Мекка не удерживается и бросает проклятия в адрес суда. Судья оправдывается удивительной отговоркой – «от меня не зависело». Это означает, что решение зависит от руководства Грузии. А суд лишь бутафория. И, тем не менее, все как раз и зависело от Чемия, который теперь уже тоже стал участником позорного преследования чеченцев.
И, тем не менее, опускать руки Мекка не собиралась. Уже на следующую неделю она запланировала пресс-конференцию.
Шота, как и следовало ожидать, тяжело воспринял мою весть о состоявшемся судебном процессе. Он перезвонил вскоре сам. Как позже выяснилось, звонил он г-же Элене, которая сказала, что ее миссия заканчивалась тем, что Ахмед был включен в список политзаключенных.
Но это был обман, потому что включали Ахмеда в список по просьбе Хангошвили. А еще она сказала, что нужно было предупредить ее хотя бы за день до суда. Получалось, что она никак и не отслеживала ситуацию с Ахмедом, а бесконечно обманывала Шоту. Обо всем этом я узнал третьего апреля, когда мы снова встретились с Шота.
Вместе с ним на встречу со мной приехали и обеспокоенных ситуацией его два друга. Один из них бывший политзаключенный г-н Заза. Мы начали советоваться, обзванивать знакомых адвокатов. Созвонились и с Бараташвили, но куда не обратись, получалось, что на руках должно быть постановление суда. А еще выяснялось, что на суде не должны были говорить о прошлых обвинениях Ахмеда (что и сделал прокурор), а о том, как себя показал Ахмед в тюрьме. А нарушений у него не было.
Была суббота и все наши дальнейшие действия мы перенесли на понедельник. Но вряд ли теперь наши усилия могли повлиять на ход дела. В душе каждый из нас чувствовал, что Ахмеда нам уже не спасти. И, тем не менее, искренняя озабоченность моих грузинских друзей трогала во всей этой истории до глубины души. Во всяком случае, все были полны решимости довести дело конца, каким бы не был результат.
Трагичность ситуации Ахмеда Дудаева была в том, что всякий раз, когда дело приближалось к развязке, ситуация разворачивалась не в его пользу. Он, без сомнений, узник грузинской политики. Раньше его осуждение нужно было Шеварднадзе, сейчас оно вписывается в действия Саакашвили, тоже играющего на Россию.
Освободить в этой ситуации чеченца из тюрьмы, значит сделать дело неугодное Москве. Поэтому в грузинских тюрьмах и томятся около десятка чеченцев, судьба которых, если судить их по закону, а не руководствоваться политическим торгом, была бы уже давно решена. И решена в пользу грузино-чеченских отношений.
Но возможно ли это в стране, руководство которой стремится удовлетворить сразу двух партнеров - США и России, объясняя свои непотребные действия некой политической мудростью и целесообразностью. Может ли быть мудрым и целесообразным предательство и откровенная несправедливость? Сомневаюсь.
Дата Туташхиа, Тбилиси,
