Ситуация в Чечне постепенно меняется - там все больше и больше Путина
Перед выборами чеченская тема почти совсем исчезла из прессы – ни тебе терактов, ни убийств, ни зачисток. Будто тишь да гладь в этой республике. Официальные сводки о потерях федеральных сил и вовсе не публикуются уже больше года, словно и нет этих потерь. Может, потому я и ухватился за предложение фирмы Sitronics, которая возит в республику гуманитарную помощь – компьютеры и телевизоры, – съездить вместе с одним из менеджеров фирмы в войска, дислоцированные в Чечне. «Чем черт не шутит, – подумал я, – вдруг там действительно что-то меняется?»
Конвой
О стабилизации и налаживании мирной жизни в республике «свидетельствует» уже сам наш путь от Моздока до Грозного. Добирались мы в составе армейской колонны, с охраной, в сопровождении бронетехники. Словом, как всегда. Кроме того, по Чечне по-прежнему ездят только в светлое время суток. Чуть смеркается – жизнь на дорогах замирает. На часах всего пять пополудни, до Грозного – от силы час езды. «Все, ночуем в Науре, – объявляет сопровождавший груз (и нас) полковник МВД. – Там наш батальон. До аэропорта Северный уже опасно. Под обстрел угодим или на фугас наскочим. По ночам мы в обороне...» Картинка, словно срисованная с 1995–1996 годов: «День наш, ночь – ваша».
И все остальное тоже как прежде? Не совсем: теперь даже днем одиночным военным машинам вне состава колонн пути нет – только в конвое. И без инженерной разведки ни шагу. Так что до 10 утра, а то и до полудня транспорта Объединенной группировки на трассах практически нет. После третьей стопки, поднятой, как и положено, молча, гостеприимные офицеры батальона ВВ, приютившего нас в станице Наурская, разговорились.
– В сравнении с Грозным у нас, конечно, поспокойнее, – говорит молодой подполковник.
– Но кто сказал, что здесь нет боевиков? Да, почитай, в каждом доме! Ведь Наур – их спальный район. Когда они там, в горах, набегаются, возле Грозного фугасов досыта наставят, сюда и приходят: отмываются, отсыпаются, отъедаются. И обратно. Кто-то даже под амнистию сдается. Принесет один ржавый ствол – остальные в схроне дожидаются. Одни воюют, другие отдыхают, потом наоборот. Ротация. А то и вовсе в милицию записываются, еще один ствол законно получают. Тут в милиции почти все бывшие боевики. С кем ни поговори, каждый с федералами воевал: кто еще на той войне, а кто и на этой успел.
– Ладно, не накручивай, – перебивает другой. – Они же строго по понятиям: в своем огороде не гадить. Но за пределами части, особенно в сумерках и поодиночке, нам все же лучше не светиться...
Разговора о наемниках офицеры не поддержали: не встречали, говорят, а вот чеченцы воюют. Очень скоро разговор как-то увял – было понятно, что мои собеседники не склонны обсуждать со случайным знакомым скользкие темы. Да и что, мол, обсуждать – и так все понятно. Достаточно вокруг посмотреть. Утром я рассматривал в палатке плакатики, предостерегающие неразумных солдатиков от неразборчивых связей с местным населением. От разборчивых – тоже. Рисунки разные – мысль одна: любой местный, любой гражданский – возможный враг, злодей и боевик. Так что лучший способ общения с населением – не общаться с ним вообще. Никак, нигде, ни под каким предлогом. Потому что результат возможен только один, о нем и предупреждает плакат: чеченец, обнимая доверчивого солдата, со зловещей улыбкой вонзает ему в спину нож. Просто и доходчиво. При взгляде на наших «бравых» бойцов не оставляет мысль, что им действительно лучше от чеченцев держаться подальше – все они какие-то щуплые, невысокие. Аккуратно спрашиваю об этом замкомбата по работе с личным составом (замполит по-старому) подполковника Петра Вовченко.
– А где других взять? – обижается подполковник. – Но щуплые – одна беда. Вот уже нет ни одного, кто пришел бы с полным средним образованием. Даже человек с неполным – большая редкость. А когда военкомат присылает нам бойцов с пятью классами образования?! Их еще читать-писать учить надо. Или берешь личное дело, а там... Отец у бойца алкоголик, мать тоже, кто-то из них кого-то прирезал. Как рискнем доверить ему оружие, в караул послать? Нет уж, думаю, пусть лучше он на кухне...
Утром бронеколонна двинулась в горы – неблизкий путь с наурских равнин. «У них стабилизация, у нас боевые, – мрачно говорит подполковник П. – А пока я тут по горам с бандитами перестреливаюсь и схроны ищу, от меня жена ушла. Никакого жилья нет, кроме этого, – кивает в сторону гарнизонных офицерских домиков. – Не сюда же было семью тащить...» В штабе части лежит свежий номер местной газеты «Возрождение республики» – ни одного мирного материала. На всех четырех полосах про боевиков, про склады с оружием... Особенно впечатлило сообщение о том, что едва ли не в самом спокойном месте Чечни, на границе Надтеречного района и Ингушетии, найден тайничок: «34 гранатомета, 4 пулемета, 2 крупнокалиберных пулемета, 111 карабинов, 122 автомата Калашникова, 205 ручных осколочных гранат... 1190 электродетонаторов... 326 килограммов взрывчатых веществ, 48 противопехотных мин». Только взрывного имущества на тысячу-полторы фугасов! Два, кстати, рванули в Грозном в день нашего приезда.
«Слава верховному!»
Одно отличие нынешних военных баз, гарнизонов, лагерей и блокпостов от образца первой войны и начала нынешней бросается в глаза сразу. Куда ни зайди – всюду портреты Путина. В кабинете командующего, на плацу, на заборе – везде пронзительный взгляд. Офицеры пожимают плечами: «Так Верховный же, положено!» Отводят глаза, когда интересуешься, почему не было «положенного» Ельцина в Ханкале 95–96-го?
А так в Ханкале все по-прежнему. Непролазная грязь, старые палатки. За четыре года не нашлось сил и средств ни на асфальт, ни хотя бы на щитовые домики для солдат? Военного репортера трудно удивить, но здесь-то штаб группировки как-никак, сплошь генералы и полковники работают. А солдаты чумазые, в грязном камуфляже, взгляды забитые, испуганные. Особенно разителен контраст с казармами 46-й бригады ВВ МВД и 42-й дивизии МО. Непонятно, почему военнослужащим «частей постоянной дислокации» родина быт обустроила, а другим – полная Ханкала?
Но разбираться, расспрашивать времени уже нет: подарки вручены, интервью у командующего взято – пора обратно. Стоим рядом с грузовиком: в нем носилки и три черных пластиковых мешка. «Груз 200». Часом раньше одна партия уже ушла в Моздок. Уже потом в вертолете коллега обмолвился: «Спрашиваю: кто, где, как? Отвечают: повесился солдат». Носилки загрузили на наш борт, я увидел надпись: «Гаврилов». «И так каждый день», – тихо сказал улетавший с нами корреспондент «Красной звезды».
Владимир Воронов,
