Андрей Бабицкий (Радио «Свобода») - Появление чеченских моджахедов в горном Дагестане - это очевидный, хотя, скорее всего, и случайный знак того, что на территории Кавказа, тем более в граничащих с Чечней субъектах федерации, уже не осталось пространства, непроницаемого для войны. Это давно не новость, более того, это ситуация всей России, вся ее территория, так или иначе, помечена чеченской трагедией: гробами, присылаемыми из зоны конфликта, ОМОНом, который по возвращении из Чечни ведет себя так, как будто бы никакой разницы между территориями войны и мира не существует, терактами. Здесь лишь видимая часть процесса, который развивается даже на поверхности как общероссийский. Попытки нейтрализовать, или хотя бы локализовать его, кажутся не особенно успешными. По крайней мере, очевидная динамика событий остается неизменной в течение последних нескольких лет, с тех пор, как война приобрела диверсионно-террористический партизанский характер.
Между тем, сама власть, похоже, не испытывает особой тревоги в связи с тем, что конфликт не только не законсервирован, но и развивается за пределами тех границ, в которых он начинался. Это странное спокойствие вполне может оказаться вынужденным, демонстрировать слабость значит признать поражение. А неспособность реализовать лозунг "мочить в сортире", обеспечивший Кремлю победу на прошлых выборах, лишает его легитимности.
Однако, безмятежность федеральных властей, возможно, имеет и иное объяснение. Угрюмая советская традиция предполагала, что проблема, волевым решением вычеркнутая из официально утвержденного списка, лишается права на существование. Конфликт может быть вытеснен из реальности простым запретом обращать на него внимание. Летом этого года на территории Кабардино-Балкарии находился Шамиль Басаев и его люди. Местные власти, узнав об этом, попытались задержать вооруженных чеченцев, но после боя, в котором были убиты и ранены многие из нападавших, моджахедам удалось уйти обратно в Чечню. Российские СМИ фактически никак не освещали это поразительное событие, свидетельствующее, по меньшей мере, о том, что моджахеды легко перемещаются из зоны конфликта во "внешний" мир.
Но, как я уже говорил, здесь лишь внешняя канва событий, война, ушедшая в глубокое подполье, имеет свои невидимые парадигмы. Никто не знает, как структурирована, насколько развита сеть радикальных мусульманских организаций по всему Северному Кавказу. Почти ничего не известно о самом чеченском сопротивлении, которое, если ему когда-нибудь представится возможность выбраться на поверхность, может оказаться силой, уже абсолютно непригодной для переговоров. Опыт СССР непреложно свидетельствует, что протест, замкнутый на самое себя, набирает в подполье такую разрушительную силу, справиться с которой не в состоянии даже самые свирепые сторонники порядка и государства.
