С 2 по 8 ноября 2003 года в Нижнем Новгороде гостили учащиеся и педагоги Республиканской школы-интерната для глухих и слабослышащих детей, что в городе Грозном. Десять детей – им от 8 до 13 лет – прошли предварительный курс социально-психологической реабилитации. Акция была организована Межрегиональной общественной организацией «Общество Российско-Чеченской дружбы» при финансовой поддержке предпринимателя Хусаина Джабраилова, первого заместителя директора гостиничного комплекса «Россия» (Москва) на базе негосударственного учебного учреждения – школы реабилитации «Нордис» (Нижний Новгород). Сегодня мы представляем слово директору «Нордиса» Ларисе Гришановой.

Моя беседа с Ларисой Гришановой – директором реабилитационной школы для детей-инвалидов «Нордис», созданной в Нижнем Новгороде родителями детей, жизнь которых омрачена тяжелой бедой, только на первый взгляд может показаться не соответствующей информационному стандарту наших материалов. Да, это – не сводка из зоны так называемого локального конфликта. Но эта беседа оказалась подтверждением того скребущего душу ощущения причин, которые делают все эти «локальные конфликты» столь долговременными. Причин, почему нормой нашей жизни становится втягивание все большего числа людей в эти «странные» и «бессмысленные», на первый взгляд, «малые» войны рубежа третьего тысячелетия.

Мы беседовали накануне возвращения в Чечню группы детей и педагогов из республиканской школы-интерната для глухих и слабослышащих детей, которая расположена в Грозном. Мы говорили об этих детях, о первом опыте общения нижегородской школы со своими чеченскими коллегами и маленькими гостями.

Говоря о малой проблеме, можно понять причины проблемы глобальной. Люди, не понимающие боли другого живого существа. Осчастливленные судьбой здоровые дети, потешающиеся над человеком, которого природа или обстоятельства лишили здоровья. Облеченный властью служитель Фемиды, выбивающий признание у невиновного, или просто зверствующий по отношению к человеку, попавшему «в сферу его влияния». Полковник, бросающий боевую гранату в палатку подчиненных ему офицеров, в надежде приучить их к порядку (один из эпизодов «дела Буданова», сочтенных следствием и судом «незначительными»). Чеченская кампания, тянущаяся скоро уже десятилетие и перемалывающая жизни и судьбы огромного числа людей. И абсолютно безразличное российское общество: «А что, разве меня это касается? Ведь это далеко и эти чеченцы…они ведь такие непонятные. Кто их разберет…».

Но всё это симптомы одного заболевания - эрозии души. Наше общество – очень тяжелый больной. Но надежда выздоровления, несомненно, есть: люди, простые люди, которым кажется, что от них ничего не зависит, могут сделать очень многое. Для этого нужно просто быть внимательным к тому, кто рядом с тобой: а вдруг ему плохо.

Поездка в Нижний Новгород была нужна не только детям из Грозного. Не менее необходима она была Нижнему Новгороду.

- Какое впечатление произвели на вас чеченские дети?

Лариса Гришанова: Дети всегда производят хорошее впечатление. Но эти дети, приехавшие к нам из Чечни, поразили меня своей внутренней собранностью и самодисциплиной. Они не избалованы любовью. Они жаждут любви. И умеют её ценить. Даже одиннадцатилетние мальчишки очень ласковы. Конечно, у всех детей разные характеры. Лиза – открытая душа. Есть более закрытые ребята. Тамила оставляет впечатление, что она предпочитает держать все в себе. Но все десять – очень открыты ко всему доброму и новому.

- В чем основная беда этих детей?

Лариса Гришанова: Чтобы влиться в общество слышащих людей, нужно уметь общаться. Эти дети были вдвойне изолированы от мира. Ведь система образов ребенка складывается до пяти лет.

- И они видели только разруху и войну. Это как-то влияет на их мироощущение?

Лариса Гришанова: Мне трудно об этом говорить. Я этого не почувствовала по детям. Но, может быть, неделя – слишком малый срок для того, чтобы все понять. Тем более, что коммуникативные навыки детей ограничены.

- Мы поговорили с каждым из детей. Каждый из них начинал рассказывать о войне, когда речь заходила о доме. Причем, они пытались рассказать очень много.

Лариса Гришанова: Мы постарались сделать так, чтобы им ничего не напоминало о войне. Единственный промах – экскурсия по кремлю. Выставленные там боевые машины у них не вызвали никакого интереса. Наши дети, если их привести в кремль, наверняка облазили бы все танки. У наших детей, не видящих войны, все наши «машины для стреляния» не ассоциируются ни с чем агрессивным. Это – игрушка. Просто большая игрушка. Её можно в кино увидеть, а тут она – «живая» и к тому же достаточно редкая. А у этих детей данный образ уже ассоциируется с агрессией и болью. Поэтому они реагируют совершенно равнодушно.

- Мне кажется, только внешне. Когда мы шли, они отворачивали глаза. Они все смотрели в сторону, когда мы проходили мимо этого ряда военной техники.

Лариса Гришанова: Мы очень старались избежать всякого рода травмирующих ситуаций. Даже на компьютерах, где огромное количество всяких стреляющих игр…Я просто запретила всем своим сотрудникам включать эти игры. Мы оставили только те игры, которые несут исключительно положительные эмоции. Как можно больше различных ярких раскрасок. Обучающих программ. Пусть даже это будет бесполезная игровая программа… Например, про эту веселую собачку далматинца. Но она с положительной энергетикой, и вызывает положительные эмоции.

- Вы хотели бы продолжить общение с этими детьми?

Лариса Гришанова: Да. Вы знаете, вот именно с этими. Я понимаю, что детей в школе – 75. Но я знаю, что если начинаешь какое-то дело, то его нужно довести до конца и получить определенный результат. Если бы действительно удалось привлечь средства, необходимые для приобретения слуховых аппаратов или после проведения необходимого обследования мы будем знать, какие аппараты нужны, то я могу взять на себя…Я буду разговаривать со своими родителями и попрошу тех, у кого остались импортные хорошие аппараты, поделиться ими с этими детьми. Им всем необходимы слуховые аппараты для того, чтобы научиться говорить. Конечно, трудно надеяться, что всем подойдут наши аппараты. Но мы в любом случае проведем такую работу среди родителей. Очень хотелось бы, чтобы приехали именно эти дети. Если здесь найдутся средства, мы могли бы слухопротезировать их уже в первый день. Чтобы с первого дня они надели аппараты. Чтобы неделя здесь у них прошла уже в аппаратах. Говорят, что первый блин всегда комом. Я очень надеюсь, что наш блин не совсем уж комом получился. Но я поняла, что нам нужно делать ещё одну вещь. Конечно, мы привлекали сюда своих глухих детей. Они регулярно приходили. Но я поняла, что такого общения было всё-таки мало. Мало почему? Наши дети не общаются при помощи жестов. Они говорят речью. Поэтому чеченским детям просто показалось, что здесь нет вообще глухих детей.

- Потому что глухие нижегородские дети все говорят?

Лариса Гришанова: Да, ведь они здесь увидели только говорящих людей. Даже то, что наши дети носили аппараты, не помогло им понять, что эти дети также не слышат, как и они. Если бы они надели слуховые аппараты в первый же день, и мы бы сразу пригласили наших детей, которые тоже носят слуховые аппараты и при этом говорят, между ними исчез бы барьер. Они, конечно, не стали бы сразу же говорить. Это совершенно нереально. Такое только в мире фантастики бывает. Но дети увидели бы образец, к которому надо стремиться: ребенок со слуховым аппаратом, который говорит. Это стало бы стимулом к тому, что этот аппарат вообще надо носить. В таком возрасте дети достаточно сложно привыкают к тому, что аппарат придется носить каждый день.

- Луиза мне сказала: «Хочу хорошо говорить».

Лариса Гришанова: Если бы рядом с ней были бы наши дети… А я уже могу представить, кого из наших детей я могла бы попросить. Причем, это не обязательно должны быть наши городские дети. Это вообще мог бы быть совместный лагерь, в который можно было бы пригласить пять или десять детей из области. Дети могли бы быть вместе целый день. Эффект был бы гораздо больший. Ведь дети могли бы подружиться. Но сейчас пока это просто два берега.

- Аппараты могли бы стать мостиком.

Лариса Гришанова: Я считаю, что наше общение не должно свестись к простым приездам. Ведь выехать можно куда угодно. В ту же Москву можно приехать, пошататься там: благо, что там есть что посмотреть. Но здесь они могли бы получить знания и столь необходимый каждому человеку навык общения.

- Когда готовился приезд детей из Чечни, вы не сталкивались с боязнью, кто и откуда сюда приедет? Не было ли какой-либо предубежденности?

Лариса Гришанова: Ни у меня, ни у нашего коллектива ничего такого не было. Единственное, что немного пугало – перспектива работы с непротезированными глухими детьми. Мы никогда так не работали. Дети не владеют речью, не понимают, не умеют считывать с губ. Многие воспитатели, которые у нас сейчас работают, говорили: «А как мы будем работать? Ведь они не могут понимать речь». Мы успокаивали: «Не волнуйтесь. С ними будет переводчик». К тому же на том уровне, на каком вы будете с ними общаться, дети вас поймут. Просто вас должно быть много, чтобы рядом с каждым ребенком был бы взрослый. А то, откуда ни приедут, нас ничуть не смущало. Мы ждали глухих детей, которые нуждаются в нашей помощи. Был только страх коммуникативного барьера.

- Я давно не видела, чтобы дети так себя вели в музее. Они рассматривали каждую картину и старались прочитать название каждой картины и имя художника. Казбека явно особенно привлекали все скульптуры: он рассматривал каждый изгиб. В них есть, несмотря ни на что, жажда творчества. Они чувствуют красоту.

Лариса Гришанова: Может быть, не только жажда творчества. Если бы вы пошли с ними в театр или на ту же выставку рептилий, то… Это просто некий информационный голод. Поймите, обычные дети, даже находящиеся в условиях Чечни, они же слушают. Они слышат разговоры взрослых, передачи по радио или телевидению, разговоры окружающих… Это помогает им накапливать информацию. А эти дети только видят. Чем больше увидит такой ребенок, тем интеллектуально более развитым он становится. Это очень важно. Я помню, как однажды я пришла просить поездку для своих глухих детей под Одессу, в Николаев. Я пришла в соцзащиту и попыталась объяснить, зачем им нужна такая поездка. А мне в ответ: «Да ладно вам… пусть поедут в пионерский оздоровительный лагерь. И там ваши дети точно также развлекутся». Понимаете, если они проведут эти двадцать четыре дня за забором пионерского лагеря, там, конечно будут их хорошо кормить. Но этим детям нужно другое. Чем больше ребенок увидит: другой город, море, которое он никогда не видел, корабль, памятник тому-то, приморскую набережную, чем больше он вберет в себя такой зрительной информации, тем он станет интеллектуально более развитым. Поэтому не надо ему сидеть двадцать четыре дня в пионерском лагере. Пусть это будет двенадцать дней, но наполненных. Людям бывает это очень сложно объяснить…

- Наверное, они просто не могут себе представить, что это такое.

Лариса Гришанова: Я могу предложить посмотреть телевизор, заткнув уши.

- Один из журналистов - телевизионщиков мне вчера сказал, наблюдая за девочками: «Ну как же они чувствуют вибрацию? Ведь они же что-то чувствуют».

Лариса Гришанова: Конечно!

- Он продолжил: «Интересно, а вот как бы это представить…» И тут же добавил: «Нет, лучше не надо. Даже представить страшно».

Лариса Гришанова: Дело в том, что мы слышим благодаря не только воздушной проводимости. Есть еще костная проводимость. Она тоже ощущает вибрацию. Есть даже специальный слуховой аппарат, но им редко пользуются. Считается, что человек даже кожей слышит. Он, конечно, не слышит, но, несомненно, ощущает волны кожей. И, наверное, слуховые анализаторы воспринимают эти игры ощущений.

- Еще одно наблюдение из музея. В коридоре висит картина. Я раньше не замечала, чтобы это произведение привлекало внимание. Тем более такое всеобщее внимание. Там две кошки птичку поймали. Огромное полотно: птичка, кошка над ней, а из кустов ещё одна злобно посматривает. Дети не могли отойти от этой картины. Мы попытались растеребить их: мол, вам что, это нравится? Нет, им «индюка жалко»! Очень жалко было детям птицу. Они очень остро ощущают боль. Они сопереживают. Нам пришлось их специально уводить от этого холста.

Лариса Гришанова: Я год назад столкнулась с одним явлением: наши нижегородские дети учатся вместе со слышащими детьми. Но в классах вместе со здоровыми детьми есть дети-инвалиды. Это был четвертый класс. Дело было на перемене. Я услышала какой-то шум. Вбегаю в класс и наблюдаю следующую картину. Сидит одна девчонка на полу и плачет. А вокруг стоят и заливаясь хохочут человек пять мальчишек и ещё одна девочка. А Настя в серединке сидит и плачет. Вообще-то это – жуткая картина: один больной ребенок сидит и плачет, а вокруг шесть нормальных детей смеются.

- Режет.

Лариса Гришанова: Да, режет. Если смеется один, ну что же: в семье не без урода. Но когда все, кто был в этом классе, кроме Насти, заливались… Они ведь не просто смеялись, они заливались. Я хотела понять, в чем дело. И они мне, захлебываясь и давясь, рассказали. Оказывается, на полке стоял горшок. Настя полезла что-то доставать. И этот горшок упал ей на голову. И наделся ей на голову. Ей больно и обидно. А они заливаются. То есть, они не способны чувствовать чужой боли. И мне кажется, что корни этого – в наших телевизионных фильмах. В компьютерных играх. Там же на каждом углу надо убивать. Там боль человека и смерть человека укладывается в разряд нормальных явлений. А потом не стоит удивляться, откуда берутся подростки, которые выдергивают лапы кошкам и убивают своих товарищей. Они просто не отдают себе отчет: а что же они делают. Видя, как легко происходит это по телевизору, он в жизни этого не понимает. Мне до того было больно за этих детей… Я пыталась им что-то объяснить… Но потом мне пришло подходящее слово: мутанты. Мутанты, не чувствующие человеческой боли. Какие-то роботы. В тот момент мне хотелось, чтобы этот горшок побывал на каждой голове. Ведь надо чтобы они почувствовали. Ведь они вели себя так не оттого, что они плохие. Они вели себя так оттого, что они никогда не сталкивались с такой ситуацией. Никто из них не испытал этого на себе. Или не видели этого на своём близком. Это очень плохо. Я своим родителям постоянно говорю: «А вот если с вами стало плохо. Именно с вами. Вы думаете, ваш ребенок посочувствует вам? А он не понимает, что такое боль. Не понимает».

- Выходит, что страшный опыт войны, опыт страдания, опыт ситуаций, когда на глазах гибли родные и близкие люди, сделал детей из Чечни отзывчивее, восприимчивее к и чужой боли?

Лариса Гришанова: По всей видимости, это действительно так. Но да сохранит Господь детей от такого опыта ныне, и присно, и во веки веков! К тому же я не верю в абсолютную очищающую силу страдания. Страдание может очистить, но может и сломить, особенно неокрепшую душу маленького человечка. И, прежде всего, война морально калечит людей. Удивительно, что эти дети сохранили такую силу духа! Мне бы хотелось, чтобы дети воспитывались не опытом страдания, а опытом доброты окружающего мира и доброты окружающих людей - взрослых.

Беседовала Оксана ЧЕЛЫШЕВА

ИЦ ОРЧД, пресс-релиз № 563 от 11.11.03г