Исполнился год после испытания боевого отравляющего вещества, проведенного российскими спецслужбами в Москве, в театральном центре на Дубровке. Поскольку название этого вещества государственная тайна, которую нельзя было сообщать даже врачам, оказывающим помощь умирающим заложникам, вполне естественно, что состав путин-газа остается тайной и через год после указанных событий.

В течение года после данной трагедии обозначились две противостоящие стороны. Одна сторона - это пострадавшие заложники и их родственники вместе с оказывающими им правовую помощь юристами, журналистами и правозащитниками. Они пытаются разобраться в произошедшем, и добиться соответствующих правовых последствий. Другая сторона - это власть, препятствующая намерениям первой и уже год успешно удерживающая круговую оборону.

Но пострадавшие или те, кто выступают их помощниками, никак не желают признать, что действия властей по сокрытию правды в течение года, сами по себе дают ответ на вопрос о виновных. Осознание правды и собственное бессилие в России оборачивается имитацией поиска правды и пустыми разговорами, которые можно охарактеризовать как рязанский синдром.

Если провести опрос среди жителей России, не тех, которые уверены, что в Рязани проводились учения, а знающих, что дом в Рязани пытались взорвать спецслужбы  – то многие из них, вопреки своему знанию, вместо обвинений власти в попытке убийства, будут возмущаться нарушением правил проведения учений. Давняя российская традиция, когда невинного соседа увозили ночью на воронке, а оставшиеся, зная о невиновности жертвы, начинали шептаться о высших государственных интересах, обманывая друг друга, и в первую очередь себя.

В случае с «Норд-остом» порывы российской общественности сводятся к критике за качество проведенной операции и дежурным ответам властей - «хотели как лучше, а получилось как всегда». Подобная дозированная и «конструктивная» критика властям так же необходима, как обвинения в недостаточном такте по отношению к жильцам дома организаторов «рязанских учений».

Как бы тягостно ни было осознавать пострадавшим от трагедии на Дубровке и их близким, но в этой операции они, изначально, не рассматривались как какая-то сторона или субъект. Вернее рассматривались, но лишь захватившими театр чеченцами, которые, возможно по молодости, не знанию России или в меру своего воспитания, посчитали, что сотни человеческих жизней выше политических амбиций, даже для российских властей.

Дальнейшие события показали, что чеченцы ошиблись. Убийство газовой атакой собственных граждан было посланием в первую очередь чеченцам, которые думали, что руководство России ведет войну только против чеченского народа и у Путина есть свои граждане, за безопасность которых он несет ответственность.

С подобными посланиями от Путина чеченцы уже сталкивались осенью 1999 года, но тогда это касалось только его отношения к гражданам Чеченской республики. После ракетного обстрела центрального рынка города Джохара, когда были свидетели, видевшие откуда эти ракеты поднялись в воздух, свидетели полета ракет и их падения на рынок, включая и иностранных журналистов, Путин заявил, что ничего этого не было, тем самым, продемонстрировав свое отношение к человеческой жизни. Для жителей России, правда была недоступна, а очевидность такой лжи для жителей Чечни Путина не беспокоила.

Теперь настала очередь россиян убедиться, какую ценность представляет их жизнь для российских правителей. Что изменилось после событий на Дубровке?

Чеченцы, распрощавшись с последними иллюзиями, отвечают ударом на удар. В результате в течение года после «Норд-оста» из Чечни отправлено в Россию более 4 тысяч трупов (оценка независимых экспертов - цифра меньше чем в чеченских источниках, тем не менее, рекордная). В то же время, российские искатели правды в родных судах и при помощи челобитных властям, в течение года выясняли, какое вещество было применено в «Норд-осте», и власти великодушно сообщили им, что это государственная тайна. Возможно, через год публике подбросят стрелочника–оборотня, и проблема будет снята с повестки дня окончательно.

Однако есть вокруг этой трагедии множество вопросов более важных, чем «недостатки в операции по освобождению» заложников. Но в сегодняшней России  вопросы почти риторические. Это равно как спрашивать - почему в мешке, предназначенном для рязанских учений, был настоящий гексоген?