Наш военно-промышленный комплекс (ВПК) — это слон Ганнибала, доставшийся владельцу посудной лавки. Наследство, способное погубить, если вовремя, а главное — здраво им не распорядиться. Всего свыше 1660 предприятий (без учета системы Минатома), связанных друг с другом, с энергетикой, транспортом, наукой и управленцами. А также сохранившимися армейскими запросами и политическими амбициями... Содержать все это в прежнем объеме государство не в силах. Но оно темнит и не устанавливает четкие правила игры для других собственников и инвесторов. Попадая в тень, заводы и НИИ военно-промышленного комплекса в качестве крупных объектов недвижимости, производственных мощностей или вместилища уникальных материалов и технологий становятся почвой для криминальных разборок. Претендентов на них сколько угодно. И если государство не устанавливает правила поведения, то борьба идет по другим законам, которые обычно легко подменяют государственные.
В Москве убили исполняющего обязанности гендиректора концерна «Алмаз-Антей» Игоря Климова. Концерн вполне успешный, появился в прошлом году и создает систему противоракетной обороны на базе зенитно-ракетных комплексов «Печора», «С-300», «Тор-М1», «Бук-М1-2». Убийство произошло накануне собрания акционеров.
А не так давно и тоже в Москве бывшего директора Центрального научно-исследовательского института «Дельфин» Богомолова нашли в квартире мертвым с рваной раной на голове. В «Дельфине», который теперь почти банкрот, разрабатывали секретное оборудование для Военно-морского флота и Ракетных войск. Бывший директор внезапно умер как раз после возобновления следствия по поводу кредитных и вексельных схем, построенных вокруг НИИ. Об этом мы рассказывали в прошлом, понедельничном, номере («Новая газета» № 39).
Это что, начало очередной тенденции? Почему вдруг руководителей предприятий ВПК стали убивать, не разбирая, благополучны они или нет?
Понятно, что заводами и институтами «оборонки» активно интересуются госчиновники, крупные бизнесмены и теневики. Вместе и по отдельности они борются за сферы влияния. Но в чем глубинные причины столь острых конфликтов, что происходит в военно-промышленном комплексе? И каким образом ВПК, который создавался для защиты государства, в экономическом смысле стал одним из разлагающих его факторов?
Казалось бы, именно государство должно задавать подобные вопросы. Однако его ведомства, наплодив массу проектов по реформированию ВПК, никогда не занимались масштабным изучением проблемы. (После ликвидации Миноборонпрома РФ систематические сопоставимые данные не собирали.) Доступных обществу ведомственных материалов, проливающих свет на положение дел в «оборонке», не было и нет. Факт печальный, но, похоже, вполне закономерный. Не нужно забывать, что чиновники тоже участвуют в переделе. А делить лучше всего в темноте и уединении.
Единственное обстоятельное исследование ВПК провели ученые Института социально-экономических проблем народонаселения РАН (Витебский В. Я., Коленникова О. А., Косалс Л. Я., Кузнецов М. И., Рывкина Р. В., Симагин Ю. А., Увицкая Ю. С.) совместно с Лигой содействия оборонным предприятиям России («Оборонные предприятия России...», 1995—2002 гг.). Ежегодно опрашивали около полутора сотен директоров-оборонщиков из всех секторов, со всех регионов и городов. И вот к чему пришли:
«Сфера ВПК оказалась зоной особо активной деятельности высшего аппарата власти по преобразованию одних госструктур в другие. За десять лет рыночных реформ в ВПК многократно происходили организационные перестройки, которые <…> не имеют другого смысла, кроме как создания видимой активности государства. <...> Появление новых оргструктур — это всегда результат борьбы одних групп правящей элиты против других групп. Известно, что главной целью такой борьбы всегда являются места во власти. И оргструктурные перестройки в значительной мере работают на эту (и именно на эту) цель».
А теперь подробнее и с конкретными цифрами.
Кто хозяин ВПК?
Если верить Минпромнауки, еще в прошлом году 43 процента предприятий ВПК были целиком государственными, 28 — акционерными обществами с участием государства и 29 — обходились вовсе без него, то есть были полностью частными.
Но вот что любопытно: на акции заводов и институтов, которые успели полностью или частично уйти в свободный полет, претендовали в основном не отечественные банкиры и даже не иностранные толстосумы, а российские чиновники. Не сами, конечно, а опосредованно.
Лидеры среди претендентов на «оборонные» акции — это фирмы, связанные с центральными и местными властями (в сумме 39 процентов). Так в охоте за ценными бумагами федеральные и региональные чиновники (которым по закону запрещено заниматься бизнесом) оказались агрессивнее независимых российских предпринимателей (30 процентов) и намного обогнали криминальные группировки (всего 6 процентов).
Впрочем, это претенденты. А кто владельцы? По оценкам директоров, реальными хозяевами большинства предприятий в 1997 году стали те, кто просто имел деньги (59 процентов), и люди, связанные с теневым бизнесом (33 процента).
С тех пор ситуация особенно не изменилась. В 2002 году директора отметили, что криминальные структуры контролируют 32 процента военно-промышленного комплекса. Причем 24 процента опрошенных считают, что криминалитет будет усиливать свое влияние.
В этой связи странно, что заказные убийства в области ВПК происходят сравнительно редко. Ведь как видно, основная борьба за предприятия идет не только между бизнесменами. Они-то в большинстве своем способны уладить дело в суде. Но в борьбе серьезно участвуют довольно агрессивные госчиновники (в лице посреднических фирм) и теневики. А эта категория «претендентов» просто не может явиться в суд. Конфликты с их участием неразрешимы в рамках закона, потому и наступает время киллеров.
Причина криминализации
Старая система управления военно-промышленным комплексом и сама его организация в новых условиях оказались неэффективными. Продукция в прежних объемах — ненужной. А поскольку своевременных изменений не произошло, это нарушило финансовые взаимоотношения между государством и предприятиями ВПК.
К 2000 году лидеры страны, принимающие экономические решения, не имели информации о масштабах банкротства оборонных предприятий, их финансовом самочувствии, состоянии материально-технической базы, кадров и проч. Эти данные никто не собирал. А возможно, они были слишком пугающими и на тот политический момент совершенно невыгодными.
Так или иначе ВПК погрузился в густую тень, находясь в катастрофическом состоянии. В 1999 году весь государственный заказ являл собой жалких 22 процента (от всех производственных мощностей). И дебиторская задолженность государства перед каждым предприятием составила 23 млн рублей. Или 35 млрд руб. перед ВПК в целом.
Предприятия «оборонки» тоже были должны государству. Примерно по 15 млн рублей каждое. С учетом сокращения взаимных долгов чистая просроченная государственная задолженность в 1999 году представляла 12 млрд рублей (или 400 млн долларов).
По данным экспертов Минобороны РФ, часть госдолга — около 40 процентов — погасили в 2000 году. Но тогда же на первое июня госзаказ профинансировали всего на 6,5 процента от запланированного.
Когда Владимир Путин взял курс на сильное государство (по крайней мере, эта мысль содержалась в его публичном выступлении), он пообещал увеличить госзаказ «оборонке» в полтора-два раза. Как мы уже отметили, у президента не было точной информации о состоянии отрасли, и получилась неловкость — сродни кормлению нищих пирожными.
Повышение госзаказа не могло спасти ВПК. Директора честно признались, что не справились бы даже с такими объемами. У 62% предприятий не хватало для этого оборотных средств. У 25% не было нужных кадров. У 13% — поставщиков сырья, оборудования и комплектующих...
Что же оставалось руководителям заводов и НИИ, о которых не знал да, возможно, и не хотел знать лидер страны? Конечно, они на свой страх и риск пустились в бизнес. И вышли на дикий российский рынок с его непомерными налогами, шатким правом собственности и слабой банковской системой. Тогда, собственно, оборонные предприятия начали фигурировать в сомнительных вексельных и кредитных схемах. И в темных историях, из которых многие не могут выбраться до сих пор.
В тех условиях контакты и сделки с криминальными группировками были неизбежны. И государство само подтолкнуло ВПК на этот путь. Предприятиям нужны были деньги. По заявлению директоров, они и по сей день чаще всего сталкиваются с криминалом именно при «операциях с долгами» (18 процентов в 1999 г., 14 процентов — в 2002-м).
Миф о красных директорах
Результаты опроса свидетельствуют, что 57 процентов руководителей предприятий ВПК предпочли бы работать при полной экономической свободе. 59 процентов выступают за продолжение рыночных реформ.
Почти все понимают, что трудящиеся, управляющие производством, — это ширма, за которой скрываются самые разные владельцы. Директора также осознают, что повышение роли государства на предприятиях только ограничит их права. И, учитывая охоту местных и федеральных чиновников за акциями «оборонки», приведет к развитию теневой экономики.
Почти все руководители оборонных заводов и НИИ (89 процентов) убеждены, что ВПК необходимы существенные реформы. Вопрос только в том, какие преобразования предлагает им государство.
Показные реформы
Главная проблема ВПК не в том, что его много. А в том, что за многие годы реформ государство так толком и не придумало, что с ним делать.
Эксперты выделили несколько основных принципов заявленных властью преобразований. Усиление роли государства на стратегических предприятиях. Оптимизация состава ВПК — выделение оборонного «ядра» и перевод освободившихся предприятий на выпуск высокотехнологичной гражданской продукции. Создание и развитие интегрированных структур — холдингов. Реформирование системы управления, повышение эффективности регулирования...
Беда в том, что все это не было представлено обществу и ученым для обсуждения и совершенно непонятно, на каких базовых научных данных основаны реформаторские положения. К примеру, усиление доли государства в капиталах стратегически важных предприятий — вещь безусловно нужная. Но до какой степени? Если помните, директора отмечали, что существует один побочный эффект: с повышением роли государства на предприятиях повышается также роль теневиков.
Удивительно и то, что все эти меры, по мнению экспертов, уже формулировались раньше — в прежних, невыполненных программах по реформированию ВПК конца девяностых годов (см., к примеру, «Федеральную целевую программу реструктуризации и конверсии оборонной промышленности на 1998—2000 гг.»).
Подобное дежа вю обусловливает отношение директоров к реформам. Когда в системе ВПК возникли специализированные агентства и предприятия стали им подчинять, 74 процента директоров заявили, что отдачи от новых структур нет; 5 процентов просто не имели информации об их работе и 69 — считали, что их вскоре расформируют.
