Прикарманенная армия
Бойцы ОМОНа рассказали корреспонденту «Новой газеты» о реальных потерях и нефтяном бизнесе на чеченской войне
— Туда довезли чуть ли не за сутки. А оттуда тряслись в вагонах дней пять. Цепляли нас к каким-то составам со щебенкой, один раз — не к тому поезду, погнали почему-то на Смоленск, а затем вернули на Кавказ...
Скорая доставка на эту войну и долгое с нее возвращение определяются не расстоянием до линии фронта, а тем, употребило государство живую силу или еще нет. Свежая нужна, и очень быстро; использованную можно малой скоростью отправить в тыл. А еще все зависит от того, кому нужны боевые единицы. Оказывается, наш нефтяной комплекс имеет свою армию и милицию, вооружает ее, экипирует и оплачивает.
По Чечне, как известно, совершенно безопасно перемещаются цистерны, бензовозы и люди, которые имеют к ним отношение. А нефтяные скважины принадлежат в равной мере бандитам и федеральным российским чиновникам, так что уже непонятно, идет война или своеобразные торги с использованием живой силы и техники.
Именно поэтому рассказы новых российских фронтовиков так отличаются от давних военных историй. Вот воспоминания новых ветеранов — бывшего старшины и капитана — командира отделения и командира взвода сводного отряда Московского ОМОНа. Их обобщенный послужной список включает службу в штабе группировки, на знаменитом КПП «Кавказ», сопровождение колонн через всю Чечню, зачистки и охрану чеченского нефтекомплекса.
Частные вооруженные силы
— Мобильный отряд по охране нефтекомплекса Чеченской Республики — это 190 человек, от генерала до солдата и милиционера. Причем даже милиционеров полный комплект — дознание, уголовный розыск, ГАИ, оперуполномоченные, следователи...
Нефтекомплекс выделил деньги на боеприпасы, вооружение, форму... И обещал зарплату по 30 тыс. руб. в месяц. А начальство нам так и сказало: «Ребята, дело коммерческое, заработаете хорошо — и все те льготы, которые на вас распространяются, сохраните».
Оружие получали на складах гражданской обороны в Ивановской области. Отличное, неиспользованное, в смазке. Пулеметы-автоматы — 7.62 (58-го года выпуска). Снайперские винтовки 47-го года. Пулеметы 60-х годов. Это лучшее, что есть. И нефтегазовый комплекс все это закупил. Плюс шикарные бронежилеты с разгрузками, а не обычные, под которыми можно только умереть. И еще два БТРа, два так называемых «хищника» («Урал» с бронированным кузовом) и «уазики»...
С нашими обычными «некоммерческими» первыми командировками не сравнить. Прикомандированные милиционеры, мы тогда приехали в Чечню со своим оружием. Так с пистолетами и бегали, пока на поле боя не нашли автоматы. Кому-то попался румынский — так с ним и воевал. Патроны и гранаты подкупали у своих же солдат. У них еды и курева нет, у нас – боеприпасов — нормальный обмен. По деньгам — 10 — 15 руб. магазин... А иногда и просто так отсыпят.
Быт
— Как долетели до Моздока — непонятно. Забили нас в вертолет, как кильку. Почти 200 человек и несколько тонн боеприпасов. Но все обошлось, благополучно приземлились, несколько часов ждали машин и под вечер приехали...
Стоят палатки на бетонной, как у гаражей, основе. В них койки без матрасов. Почесали головы и пошли в местную гостиницу. В четырехместный номер вселились восьмером — все лучше, чем в палатке.
Четверо суток о нас не вспоминали. А потом пришел главный и выдал новость: «Должен вас огорчить. Вы считаетесь прикомандированными — значит, будет вам только тройная зарплата, а 30 тысяч в месяц не будет». Тут, разумеется, немая сцена. Вспомнили телефонограмму из кадров МВД (три месяца — 90 тысяч); вспомнили, что бумаг никаких не подписывали, но делать уже нечего.
Снова на вертолет, снова с большим перегрузом, и полетели до Толстой-Юрта. Вертолетов там мало, и их не используют, а просто «насилуют». Поэтому когда отрывались от земли, услышали любимую поговорку пилотов: «Ну что, смертнички, полетели...»
Нефть в обмен на жизнь
— Наша база находилась на территории толстой-юртовского нефтеотряда. Мимо Аргуна, мимо Гудермеса, на Азербайджан идет нефтепровод. Давление такое, что пятитонная цистерна наполняется из него за семь секунд, и этим все сказано.
Чечня, как известно, разделена на родовые земли. Не просто населенные пункты, а общины. На тех землях, по которым проходит нефтепровод, они черт знает как вварили несколько краников.
Приехали мы как-то в Чечен-Аул. Чуть ли не в каждом дворе по два-три «наливника» — самодельная бочка на базе «ЗИЛа». Заливай нефть и вези перегонять на самопальный завод, которых по всей Чечне не пересчитать.
Нефтепровод — не единственный источник. Есть такие районы, где нефть можно брать буквально из земли (она заполняет вырытую яму). Или, допустим, горит скважина, а что-то из нее все же вытекает в подготовленный бассейн...
Охраняли скважины и вышки по принципу «и вашим, и нашим». Половину — наш мобильный отряд. А половину — чеченская милиция. Чеченской милиции, оберегающей нефть, оружие было ни к чему. Их никто никогда не трогал.
Мы приехали наивными. Нам приказали охранять, и мы начали ретиво вылавливать «наливники». И почти сразу же приехали люди и сказали нам:
— Пусть будет так, как это было всегда. У нас милиции и войскам отстегивали, давайте и вам... О том, что мы это делаем, ваше руководство знает. С ним все давно согласовано. Не ищите приключений...
Никогда не забуду этой картины. По равнине два БТРа гнались за пятью «наливниками»... Стрельба, шум — и совершенно никакого результата. А ведь грузовик с бочкой — это не яблоко. Видел я, и как БТРы сматывались от «наливников»...
И все-таки наши отличились. Выловили с десяток машин из Чечен-Аула. И, согласно распоряжению прокуратуры, подорвали. «Вы не жильцы», — передали им.
Когда они на «хищнике» (бронированный «Урал») возвращались после своих трех суток дежурства, попали в засаду. Одного сразу разорвало на части, четырем поотрывало руки и ноги. Двое из них потом скончались в госпитале.
Расценки боевиков
— убийство рядового срочной службы — 100—150 долларов
— омоновец, контрактник — до 500 долл.
— установить фугас — 300 долл.
— офицер — 1000 долл. (в доказательство — военный билет или удостоверение, видеосъемка)
— БТР — 3000 долл.
— вертолет — 15 000 долл.
— самолет — до 30 000 долл.
Потери
— Отличаются от официально заявленных по телевидению, как небо от земли. Здесь каждый месяц фактически погибал экипаж «Курска». Но правду о реальных потерях никто никогда не узнает. Нам приказали, и мы лично жгли отчеты, правда, кое-что на память сохранили... А в 2001 году правдивые сводки перестали зачитывать даже личному составу. Командир отряда, подполковник, и то стал получать настоящую информацию о потерях и происшествиях под личную подпись.
Мы познакомились с девушками из госпиталя, от них узнали: 100 — 150 человек в месяц только от МВД — вот реальная цифра погибших.
Награды и визиты
— На моей памяти было их немного. В самом начале войны приехали два полковника за орденами Мужества. Две недели пили в штабе группировки. Да еще как напьются — орут: «Последний бой, он трудный самый...» И ордена получили...
Генерал — «участник боевых действий». Приехал в отдельном вагоне. Пока поезд разгружали, его сопроводили в расположение. Пришел, хряпнул водочки, руки пожал — и его сопроводили обратно... После я слышал, как он гордо заявлял, что восемь раз был в Чечне...
Прилетел целый генерал-майор, но еще относительно молодой. Камуфляж на нем американский. Автомат болтается, диски заряжены и перемотаны лентой. Забегает в штаб: «Сынок, где командующий?» — А к командующему нельзя с автоматом. Побежал дальше. Стенки тонкие, слышу, он больше не топает... «А можно мне «участника боевых действий» (нагрудный знак и книжка)? Ну что я здесь был. Жене хочу показать...»
Рушайло приезжал, еще когда был главой МВД. Поковырял лопаткой у штаба группировки внутренних войск, прямо перед домиком командующего, и возникло там дерево. Начальником для нас тогда был генерал-лейтенант Воротников — мужик умный и справедливый, но не мог же он запретить министру озеленение при окружающем-то лизоблюдстве. Вот и получилось дерево с табличкой, что Рушайло его посадил.
Дерево это невзлюбили коллективно и от всей души. Смеялись все. Выливали на него помои, вываливали мусор... А командиры, хоть и старались этого не замечать, но все же поставили к нему часового, который начал под него писать. В общем, дерево периодически загибалось. Так комендант его под покровом ночи несколько раз менял, чтобы никто не догадался, что дерево, знавшее Рушайло, уже давно умерло.
И снова нефть
— При такой работе у нас могли возникнуть проблемы не только с боевиками, но и со своими. Вот, к примеру, однажды задержали мы несколько «наливников»» и везли их сдавать. Обычная процедура: поймать, составить первичный материал и передать все это богатство в местные отделы.
Почти добрались до места, но тут подкатывает к нам «уазик». «Кто старший?». Отошли в сторонку. Поговорили. Старший поворачивается к нам:
— Вернуть документы и отпустить.
— Да ты что? А кто это подъехал?
— ГРУ...
В другой раз поймали и даже довезли до места. Никто по дороге не перехватил. Опросил я водителя (такие обычно получают 500 — 700 рублей за рейс и ничего не скрывают), выяснил, откуда, по его словам, он эту нефть везет. Взял в бутыль нефти из «наливника». Поехал к скважине, там тоже взял образец. Опечатал все. И, как положено, отправил в лабораторию для экспертизы и подтверждения. Ну, думаю, гора с плеч. Приезжаю через некоторое время в следственное управление, а мне говорят: «Нет никакого уголовного дела. Он воду вез...»
И снова быт
— Говорить об этом неудобно, но уж очень удивительная закономерность получается. Вот за первую командировку — в январе — платили хорошо. В феврале насчитали всего 15 дней боевых — тоже неплохо, хотя это только часть. В марте почему-то оказалось боевых еще меньше — всего восемь. А в апреле и вовсе 3 — 4 дня, по убывающей. Потом сказали, и вовсе боевых платить не будут, поскольку войны нет... А ведь когда набирали людей, обещали платить железно.
С премиями от группировки — и вовсе чудеса какие-то. Мы за все время службы получили только три... Наши кинулись выяснять, и оказалось, что по всем приказам выходит намного больше. Стали задавать прямые вопросы, а нам и говорят: «Для того чтобы выбить премию, вы должны 30 процентов отстегнуть финчасти. Надо делиться...»
Приехали мы как-то в Моздок после очередного сопровождения, а все наши сидят вялые. Отменили боевые... Ладно, думаем, переживем. А оказалось, не ладно. Парень, радист, — до сих пор не знаю, как умудрился, — засунул автомат себе в рот и выпустил девятнадцать патронов одной очередью...
За четыре дня до этого специально перевелся в ОМОН, чтобы поехать в командировку и семью свою поддержать... У него двое детей. Занял деньги. Собирался отдавать из расчета заработанных...
Застрелился он. И только потом нам сообщили, что для Московского ОМОНа боевые остаются в силе. Ошибочка вышла...
Роман ШЛЕЙНОВ, «Новая Газета»
www.novayagazeta.ru
