Предыстория одного из самых громких убийств ушедшего года в Чечне

Вокруг зима 2002 года — и это значит семь лет чеченской войны. За нашими спинами — тысячи трупов, захороненных и бесхозных. Тысячи раненых и изувеченных. Тысячи убийц. Наконец смешные переговоры Закаев—Казанцев. Холод и голод. Нищета. Череда эпидемий: то туберкулез, то гепатит. И над всей войной — «зонтик»: жестокое внутричеченское противостояние. Гражданская война как один из главных итогов затянувшегося безумия на Северном Кавказе: те, кто пришел к власти, чужими руками уничтожают своих личных врагов.
Гражданская война — омерзительная дрянь. Чем глубже она в Чечне, тем меньше надежд на понятную, объяснимую жизнь. Они уходят, как капли в песок, как кровь очередных погибших, в зимнюю чеченскую жижу. Быстро и бесследно.

Вот уже пять часов подряд мы сидим в кабинете Ширвани Ясаева, главы урус-мартановской районной администрации Чечни, и разговор не получается — одна лишь война. Перед нами на столе список похищенных при зачистках урус-мартановцев — 109 бесследно канувших человек. И значит, 109 семей, ничего не знающих о своих близких: ни весточки, ни похорон.
— Они — враги, — Ширвани Канаевич режет по-большевистски в ответ на все «почему». Он не скрывает, что последовательный сторонник необходимости «красного террора», пришедшего теперь на смену террору «ваххабов».
— Чьи они враги? — интересуюсь.
— Наши. Мои и моих людей, — следует четкий ответ.
— Все из них враги? — уточняю.
— Практически.
— А если кто случайно попал?
— Война у нас. Значит, бывают издержки.
Время от времени в кабинет входят люди, в их глазах затравленность, и они рассказывают свежие новости: о бесчинствах военных, имевших место только что, минувшей ночью, в Гехах, Алхан-Юрте, Гойтах — близлежащих к Урус-Мартану селах. Из Гойт только что приехал Жамиль Джабраилов, сельский «голова».
— Как мне быть? Что людям говорить? Только чуть-чуть налаживаем жизнь, чтобы народ стал думать о власти прилично, как военные одним махом все уничтожают.
Этой ночью в Гойты опять вкатился отряд на бэтээрах и сразу к дому Тауса Осмаева на улице Ростовской, одного из самых авторитетных людей в cеле. Женщин и детей избили, Осмаева выволокли раздетым во двор, били и унижали...
Но Ясаев непреклонен: он не хочет помогать Осмаеву из Гойт, то есть ходить к военным, искать правду и виноватых.
— Осмаев всю жизнь на советскую власть работал, — Жамиль повышает голос, выкидывая последний козырь. — Ты же знаешь это.

Но опять ни звука сочувствия в ответ. Только фразы о «правильности избранного пути»: что жесткость оправдана, что все замученные и униженные — «враги» и получают за свое ичкерийское прошлое. Что бывший военный комендант Урус-Мартана генерал-майор Гейдар Гаджиев, насаждавший подобный стиль взаимоотношений с населением и погибший 29 ноября 2001 года в результате направленного взрыва, был лучшим из лучших российских генералов. И замечательным человеком. И отважным в борьбе с врагами — врагами Ясаева. И что все, что он творил тут, было «на благо» Чечне, а то, что произошло с ним, — это просто трагический случай. Не стоит, мол, делать далеко идущих выводов, поскольку это дело рук одной отдельно взятой местной «идиотки»-камикадзе… И главное, что дело генерала Гаджиева надо продолжать. И он, Ширвани Ясаев, уверен в этом.

Дело Гейдара Гаджиева

Ширвани Канаевич — человек немолодой, много повидавший и многих потерявший, с ним нельзя спорить. Однако и от жизни никуда не уйти: достаточно шагнуть из его кабинета хотя бы на «пятачок» перед районной администрацией, не говоря уж о том, чтобы пройтись по урус-мартановским улицам, — картина открывается прямо противоположная той, что рисует власть. Понизив голос с переходом на шепот, люди рассказывают о погибшем генерале истории леденящие. И главное, уверяют: то, что 29 ноября, ближе к полудню, они увидели именно здесь, на «пятачке», — абсолютно закономерно.

...Гейдар Гаджиев, тогда еще полковник (генерала он получил именно за Урус-Мартан), появился тут летом 2000 года, переводом из Махачкалы. Он был назначен военным комендантом Урус-Мартановского района, считающегося одним из самых сложных в Чечне.

Довольно быстро стало ясно, что Гаджиев вряд ли обучен другим методам общения с населением, кроме как вопль, зуботычина, оскорбление. Часто по утрам его можно было наблюдать на центральном урус-мартановском базарчике, громящего прилавки торговок за то, что те раскладывали товар не там, где он считал возможным.

Гаджиев лично возглавлял и направлял в самое жестокое русло зачистки. Он самолично разъезжал с инспекцией по полевым «фильтрам», оборудованным передвижными пыточными для того, чтобы арестованные скоренько признавались в том, что они боевики, и таким образом отчетность перед вышестоящим военным начальством об успехах «в борьбе с терроризмом» только улучшалась. Не говоря уж о грабежах, торговле арестованными — комендант Гаджиев не чурался обычных военных «упражнений» в Чечне. Однако, говорят, удовольствие ему доставляла «творческая работа» — он создавал сценарии зачисток: за кем идти, кого изловить, кого ликвидировать. Для чего советовался с администрацией Урус-Мартана. И те советовали.

Как все это называется? Правильно: комендант, поддерживаемый и вдохновляемый нынешним урус-мартановским чиновничеством, насаждал откровенный террор на вверенной ему территории.
А народ?

Али и Умара, двух сыновей Аминат Мусаевой из селения Гехи, зачистили таким путем в конце лета 2000 года. С тех пор о них ничего не слышно. Хотя Аминат сразу же пошла к Гаджиеву и сказала, чему была свидетельницей: сыновей увез БТР № 108, на броне сидела группа пензенских милиционеров, а старшим у них был майор Силантьев... Надо сказать, помимо гражданской войны, не обходилось и без пошлой мародерки. Тот майор с бойцами вместе с Али и Умаром зачистил и автомобиль семьи Мусаевых. Когда Аминат пришла к Гаджиеву, машина как раз стояла во дворе комендатуры. И долго она потом там стояла. Пока подчиненные Гаджиева ее куда-то не продали...
И какова же была реакция коменданта? Он крикнул плачущей Аминат: «Меня слезами не проймешь». Аминат рыдала, потому что увидела того самого майора, который увозил ее сыновей, выходящего из дверей комендатуры, и взяла Гаджиева за рукав: «Вот он! Я узнала его!»

А Гаджиев только: «Где? Кто? Никого не вижу». И засмеялся.
12 июня 2001 года точно так же в Урус-Мартане военные похитили Артура Берпсукаева. Все в Чечне знают, что в таких случаях надо очень спешить: не выйдешь на след человека быстро — считай, конец. Мать Артура побежала к Гаджиеву — а к кому еще? Ясаев слушать не станет, а у коменданта свой следственный изолятор... Но Гаджиев был груб, как обычно, и сообщил, что сам лично готовил этот захват. И помогать не будет. «Хорошо, — рыдала мать, — но только скажите, где сын сидит, какое у него обвинение, когда будет суд?». «Суд! Ох, суд!» — захохотал комендант. И полгода с тех пор об Артуре нет никаких известий. Нет Артура. И трупа Артура. Ничего от Артура.
И за все это осенью 2001 года комендант Гаджиев получил генерала.
...Мы продолжаем угрюмый разговор с Ширвани Ясаевым.
— Как вы объясните, что родственники исчезнувших людей панически боятся говорить об этом? И о вас тоже?
— Потому что они — родственники врагов, и они знают, что пощады от меня не будет. У меня нет к ним ни капли сочувствия. Я не хочу понимать не своих сторонников. Враг должен быть уничтожен. Любыми доступными путями.
— Любыми?
— Да, — подтверждает Ясаев.
Это мы говорим о развалинах в Алхан-Юрте. О припорошенных снегом только что взорванных домах № 2 и № 7 на узкой улочке Гагарина — домах семей Юнусовых и Хугаевых. Ночью подкатили «федералы» на бэтээрах, обвязали их «змеем горынычем» — так военные называют боевой тротиловый шнур, предназначенный для пробивания проходов в минных полях, — и взорвали. Мужчин увезли неизвестно куда; женщины и дети в чем были выскочили на снег, в том и остались. А через несколько дней изуродованные, со следами пыток, расчлененные тела похищенных мужчин обнаружили в чернореченском лесу.
— Я не хочу даже комментировать это, — недоволен Ясаев. — Их родственники воевали против нас.
— А они сами?
— Это уже неважно.
Пришлось проводить расследование, потому что это как раз очень важно. Оказалось, один из погибших был дядей боевика, а другой — его сосед. И все? И все. А сам боевик давно погиб... Дядя за племянника ответил, как и сосед дяди. Как и дети соседа дяди.
— Мне не нравятся все эти «Мемориалы», правозащитники всякие. Как они пошли, тут и начались проблемы. Журналисты интересуются. Люди голос поднимать стали. — Это Ясаев. Тот самый Ясаев, который поставлен тут от имени Российской Федерации блюсти ее законы и защищать граждан. Но занят совсем другим.
Старик Ширвани Виситаев, активист урус-мартановского совета старейшин, был застрелен в собственном огороде, когда косил сено. На следующий день публично, на похоронах, его друг Таус Сулзанов сказал так: «Сколько же мы можем это терпеть?» На третью ночь дома, во время комендантского часа, Тауса расстреляли.
— И это «издержки»?
— Да, — просто отвечает Ясаев.

Вдова и генерал

Лучший путь к иррациональным поступкам — окружающая тебя безысходность. И невозможность получить ответ.
Айзан Газуева потеряла на второй чеченской войне мужа, дядю и двух братьев. При разных обстоятельствах, но одно в этих смертях было общее: никто из ныне укрепившихся во власти даже не посчитал нужным объяснить, почему они исчезли. Айзан ходила к Гаджиеву, как и многие другие, но ничего, кроме оскорблений, в ответ не получила.
И вот 29 ноября 2001 года 18-летняя урус-мартановская вдова Айзан Газуева подошла к генерал-майору Гейдару Гаджиеву, стоявшему на площади, и спросила:
— Вы меня узнаете?
Комендант, неласковый, как обычно, рявкнул:
— Отойдите! Мне некогда с вами разговаривать!
И дальше был взрыв: это юная вдова привела в действие спрятанное на собственном теле устройство.
Свершился самосуд. Ровно такой же, каким был занят генерал Гаджиев. И промышляет сегодня Ширвани Ясаев.

Анна Политковская, «Новая Газета».
www.novayagazeta.ru