Как чеченские дети-инвалиды встречают Новый год?

Достоевский, конечно же, ни в чем не виноват. Но читать его больше нет сил – сейчас, спустя два с лишним года после начала второй чеченской войны, рассуждения о слезинке ребенка кажутся сказочно прекрасными по сравнению с развернувшейся жизнью. В Чечне уже давно нет речи о детских слезах – те, кто воюет, эту лирику в расчет не берут. И вот передо мной опустошенное лицо, какое бывает у мертвых детей. Однако же ребенок живой...

Ислам

...Растрепанный мальчик в грязной майке сидит на нарах, поочередно, для согрева, подбирая под себя голые ступни. Вокруг комната — неприбранная и неухоженная, обычно же чеченские дома очень чистые. Но тут воняет немытыми телами, мочой и людьми, поставившими на себе крест.

По полу, спотыкаясь, бесцельно бродит двухлетний, наверное, ребенок без всякой одежды, но никто в комнате не обращает внимания. Ни на него. Ни на то, что как раз понизу, где у голенького ребенка грудка, обтянутая прозрачной кожицей вечно недоедающего человека, сильно тянет из незаделанных дыр в двери.

— Я же говорил, что сюда лучше не входить, – бурчит под нос сопровождающий, взявшийся показать, где живут Личаевы. — Надо было вызвать мать на улицу. Там и обсудить все...

А что тут обсуждать?.. Лучше видеть и меньше говорить.
Мальчик на нарах услышал голоса чужих. Упершись чернеющими глазницами в никуда – обычное дело для слепых, — он пытается сложить губы в улыбку навстречу неизвестным ему людям. Но это получается у него плохо: неумело, глуповато и безотносительно. То ли мимические мышцы забыли, как это делается. То ли мальчик отвык встречать людей улыбками: гости в Чечне теперь редко бывают зваными.

— Как тебя зовут? – Вопрос, конечно, глупее не придумаешь. Но с чего-то надо начинать. Да и толпа детей разного возраста в узком проходе между нарами и дверью смотрит с ожиданием.
— Ис-лам! – Но это не слепой мальчик на нарах, он молчит. Имя выкрикивает женщина из угла — обрюзгшая и распатланная, с красными горячечными щеками. Ее вскрик пронзителен и неприятен, как звук двигающейся табуретки. Но дети не обращают на это внимания – значит, привыкли.
— Его зовут Ис-лам! — Женщина уже вопит, как на летном поле, хотя мы сидим всего лишь в комнатушке. И отбивает слоги, как для глухих. Вряд ли она в себе. — А я мать его – За-ра. Смотри, их у меня шестеро! Есть нечего! Пьем кипяток! Этот – инвалид. На прошлой неделе ходила в Грозный, к Батыжевой, попросить чего-нибудь к Новому году, так меня даже к воротам не подпустили!..

Пора объясняться. Почему так несчастна Зара? Кто такая Батыжева? И почему Зару не пустили к ней в Грозном?

Двенадцатилетний Ислам Личаев, видом годков на восемь, вместе с Зарой и пятью сестрами и братьями, безотцовщиной, – житель селения Алхан-Юрт Урус-Мартановского района Чечни. Семья обитает на его окраине, в полуобвалившемся доме № 58, без стекол и дверей, по улице со странным названием Центральная Усадьба, давным-давно ничему не соответствующим. Улица эта — разбомбленная вдоль и поперек.

Ислам – инвалид первой группы. Во-первых, его зрение выжжено огнем, и поэтому глазницы черны, как ведьмин грим в фильмах ужасов. Во-вторых, вместо рук у Ислама – тоненькие культи, синеющие к концам.

Мальчик – жертва нынешней войны. Но так уж сложилось сейчас в Чечне, раздираемой гражданской войной, что жертвы даже среди детей делятся на «хороших» и «плохих».

Батыжева

Несчастье Ислама в том, что он из «плохих», — это означает: из невыгодных с пропагандистской точки зрения. Что это значит? Ислам не защищал отца-милиционера с оружием в руках. Потому что у него нет отца. Ислам не вступал в неравную схватку с бандитами. Потому что не встречал бандитов и у него не было автомата. Ислам случайно не убил Бараева, Цагараева или еще кого-нибудь не уловимого для наших спецслужб.

Ислам даже не пишет стихов, не танцует, не поет, не показывает вопреки войне успехов в учебе. Потому что вообще не ходит в школу, не умеет читать и считать... Ислам — из рядовых. Он самый обычный современный чеченский ребенок, почти вся жизнь которого пришлась на голод и войны. Его годы текли не в учебе, а в созерцании: куда мимо Центральной Усадьбы топают вооруженные колонны, кого убили на улице, где и что взорвалось, чей труп нашли в близлежащем Чернореченском лесу... Центральная Усадьба в Алхан-Юрте – местное дно, куда не забредает нога даже мелкого чеченского чиновника. Тут живут беднейшие из беднейших, аутсайдеры нынешней чеченской жизни — дети без отцов, многодетные матери без семей. И единственное, из года в год, развлечение усадебных детей – картинки с «военной выставки».

Так вот, утром 8 марта 2001 года Ислам, как обычно, просто вышел из дома погулять. С одной стороны, как делают миллионы других мальчишек по всему белому свету. С другой — алхан-юртовским детям, как всегда, нечего было делать. И побрел Ислам к ближайшему блокпосту, чтобы поглазеть со стороны на автоматы, бронежилеты и, если повезет, поговорить с молодыми солдатиками о том о сем... Так проводят время многие чеченские подростки.

Но 8 марта Ислам до блокпоста не дошел – он подорвался на противопехотной мине неподалеку. Чья была мина, конечно, неизвестно. Ее тут могли воткнуть все — и те, кто против русских, и сами русские, привыкшие бесконтрольно минировать ближние подступы к себе. И теперь что-либо доказать невозможно.

Однако доказывать надо. Как только Зара пытается выбить что-либо у властей для изуродованного сына, ей твердят: а если он – подрывник и сам ставил ту мину и по глупости на ней подорвался, а «мы будем лечить боевика»?

В подобном положении сегодня сотни изуродованных чеченских детей, подорвавшихся в ходе войны на минах. Они негласно причислены к «плохим», неблагонадежным. И поэтому власти, сидящие в Грозном за высоким правительственным забором в обнимку с собственным страхом, не выпячивают их, не демонстрируют, не возят на образцово-показательную елку в Кремль или на Черноморское побережье... «Плохим» — место на задворках, на Центральной Усадьбе... 

И ладно бы только там. Протезы и лечение для таких детей – тоже вещь как бы не слишком обязательная. Для тех, кто не в курсе: кто же власть применительно к малолетнему инвалиду Исламу? Ответ: Зинаида Батыжева – та самая, к которой ходила Зара. Батыжева — чеченская Матвиенко, вице-премьер по социальным вопросам того правительства, которое заседает в Грозном и носа оттуда не кажет. Вся помощь инвалидам в ведении Батыжевой, и действительно надо идти к ней на поклон, если ты рассчитываешь на поддержку государства, твою жизнь перелопатившего.

И вот когда, промаявшись под стенами правительства, ни с чем возвращается Зара на свою Центральную Усадьбу, она злая и безыс-ходная. Как загнанная собака. И тогда Зара говорит, будто лает.

«Рука» и «глаз»

Чтобы считаться в Чечне «хорошим» и пользоваться хоть какими-то благами, еще требуется быть из семьи, присягнувшей на верность пророссийскому правительству. Семья же Личаевых ничему не присягнула, кроме собственной нищеты.

...В комнате пусто. Все давным-давно продано. Никаких предновогодних мандаринов, пахнет объедками. Левой культей Ислам чешет грязный лоб над выжженными глазницами и выталкивает из-за спины протез. Желтушного цвета грабля с несгибаемыми пальцами. Будто сотворили его где-то после Второй мировой, и реабилитационная наука так ничего лучшего и не придумала за полвека.

— Может ли ребенок ЭТО носить? – вопит Зара. — Сама ЭТО и попробуй! 

Пробую. Эти дешевые детские ручные протезы, производимые во Владикавказе для нищих, для тех, кто не может заплатить за дорогие, столь неоправданно тяжелы, что даже здоровые взрослые пальцы их удерживают с болью. И трудно представить, что же такие протезы творят с детской минно-взрывной культей. Но «руки» — это единственное, что изготовили Исламу от имени нашего государства. К Новому году, в подарок. Предполагается, он должен быть счастлив начать новую жизнь с новыми конечностями. 

— Через пять минут я забываю обо всем, кроме боли. Они так оттягивают мои плечи. – Это первое, что произносит Ислам за вечер.
— Может, надо привыкнуть? Перетерпеть? И...
— Еще что-то терпеть? Я больше не могу терпеть. – Это второе, что он говорит.

Моя голова абсолютно пуста, в ней нет никаких мыслей – апатия полнейшей беспросветности, ползущая изо всех щелей дома № 58, заражает. К тому же позади полупьяная новогодняя Москва с тысячами улетающих в никуда, в ничто, в пух, будто десятирублевки, стодолларовых купюр... Там же и чеченские бизнесмены, годами толкующие о независимой Ичкерии и если и выезжающие за пределы Москвы, то в Париж.

А напротив – Ислам. Которому еще можно подарить судьбу. Жизнь. Дорогу. Только требуется для этого очень много денег – зрительный нерв Ислама чудесным образом остался жив, и можно прооперировать, и вживить, и дотянуть, и заботиться о смене искусственных «глаз» по мере взросления...

Но все это за дополнительную плату. Воюющее государство снисходит до подобных «подвигов» только по отношению к тем безупречным чеченским детям-инвалидам, которые... Например, получили свое тяжкое увечье, убив кого-то из бандитов. Или еще что-то в том же духе. Всех остальных, сотнями подорвавшихся на минах, государство просит не беспокоиться. И весь вопрос их превращения в полноценных граждан ложится на плечи тех, кто еще способен беспокоиться.

Давайте докажем, что мы пока из таких. Что нас еще не стерла в порошок новая отечественная мода взамен теннисной: при любых обстоятельствах быть подчеркнуто холодными, расчетливыми и равнодушными, что и есть теперь признак государственного ума, беспрестанно думающего о Родине. Снова, заметьте, о Родине, но не о людях Родины. И не о детях Родины, которым Родина должна.

— Чем ты обычно занимаешься?
— Ничем. Сижу тут целыми днями.
— А почему не ходишь в школу?
— А зачем ему в школу?! – это опять вопит его мать.
— А как отметишь Новый год?
— А как его отмечают?

...Лицо мальчика приветливо-безучастно и если что и выражает, то сомнение, что люди несут ему добро... Накануне Нового года по официальному грозненскому телевидению крутили и крутили один и тот же сюжет: увитая в белые меха вице-премьер Батыжева, стоя на отгороженной от остального чеченского мира правительственной вертолетной площадке, куда нет доступа никому из «народа», тепло благодарила от имени «чеченских детей» сотрудников «Центрального аппарата» ФСБ, приславших «чеченским детям» новогодние подарки...

Покоробило. Может, и зря. Но передернуло. Непроизвольно.

Анна Политковская, «Новая Газета».
www.novayagazeta.ru