Сигизмунд Герберштейн (писано в 1549 г.), австрийский дипломат в России:

«Свою власть русский государь применяет к духовным так же, как и к мирянам, распоряжаясь беспрепятственно по своей воле жизнью и имуществом каждого из советников, которые есть у него; ни один не является столь значительным, чтобы осмелиться разногласить с ним или дать ему отпор в каком-нибудь деле.

Они прямо заявляют, что воля государя есть воля божья и что бы ни сделал государь, он делает по воле божьей, поэтому и сам государь, когда к нему обращаются с просьбой о каком-нибудь пленном или по другому важному делу, обычно отвечает: «Бог даст, освободится». Равным образом если кто-нибудь спрашивает о каком-либо неверном или сомнительном деле, то обыкновенно получает ответ: «Про то ведает Бог да великий государь».

Трудно понять, то ли народ по своей грубости нуждается в государе-тиране, то ли от тирании государя сам народ становится таким грубым, бесчувственным и жестоким. В сражении они без всякого порядка бегают поспешно кучами; почему они неприятелям и не дают битв большей частью; а если и дают, то украдкой, исподтишка.

Я думаю, что под солнцем нет людей, способных к такой суровой жизни, какую ведут русские. Хотя они проводят в поле 2 месяца, когда промораживает землю уже аршина на 2 вглубь, но простой солдат не имеет ни палатки, ни чего-либо иного над своей головой; обычная их защита против непогоды - войлок, выставляемый против ветра и непогоды; когда навалит снегу, солдат сгребет его, разведет себе огонь, около которого и ложится спать.

Так поступает большая часть из них включая и дворян, доставляющих себе на собственный счет другие припасы. Но и такая жизнь в поле не так удивительна, как их крепость: каждый должен добыть и привезти провизию для себя и своей лошади на месяц или на два; сам он питается водой и овсяной мукой смешанной вместе (т.е. толокном); лошадь его ест зелень, ветки и тому подобное; несмотря на все это русский работает и служит хорошо.

Спрошу я вас, много ли найдется между нашими воинами таких, которые могли бы пробыть с ними в поле хотя бы один месяц. Не знаю я ни одной страны около нас, которая славилась бы такими людьми и животными. Этот народ по природе склонен к обману, только сильное битье обуздывает его. Русские же по природе способны к суровой жизни как в путешествиях, так и на месте.

Я слышал, как один русский говорил, что гораздо веселее жить в тюрьме, чем на свободе, если бы только там не было сильного битья. В тюрьме они получают пищу и питье без работы, равно как и милостыню от благорасположенного к ним народа. На свободе же они ничего не получают. Число бедных здесь очень велико, и живут они самым нищенским образом: я видел как они едят соленые сельди и другие вонючие рыбы - нельзя найти более вонючей и гнилой рыбы, а они удовольствием едят ее, похваливая, что она здоровее всякой другой рыбы и свежего кушанья.

По моему мнению, нет под солнцем народа, подобного этому по их суровой жизни: «Русские соблюдают греческий закон с таким крайним суеверием, подобного которому ничего неизвестно. В русских церквах нет изваянных изображений, но все нарисованные, так как они не хотят нарушать заповедей, но с своими образами они обращаются точно с идолами; о чем-нибудь подобном этому в Англии и не слышано.

Русские не станут кланяться, ни уважать образов нарисованных вне их страны. Нас они считают наполовину христианами, потому что мы не держимся Ветхого Завета, наравне с турками, почему и считают они себя более безгрешными, чем нас. Русские не учатся никакому другому языку, кроме своего родного, и не допускают другого языка между собой.

Вся их служба в церквах совершается на родном языке. У них есть Ветхий и Новый Завет, который ежедневно читается, но суеверие не уменьшается: когда священники читают, то так странно, что никто не может их понять, да никто и не слушает их; пока они читают народ сидит и болтает. Когда же священник совершает службу, никто не сидит, а все гогочут и кланяются, как стадо гусей; на молитвы они отвечают только: «Господи помилуй» (bodi pomeli).

И одна десятая населения не сумеет прочитать «Отче наш», а «Верую» никто и не решиться читать, разве как в Церкви; по их мнению, это можно читать только в Церквях».

Ричард Ченслер (писано в 1553 г.), главный кормчий флотилии английских кораблей открывший путь к России через устье Северной Двины. Погиб, сопровождая первое русское посольство в Англию. Автор «Книги о великом и могучем русском царе»:

Женщин своих они держат не в таком почете, как другие народы: напротив, они обращаются с ними немного лучше, чем с рабынями. Знатные московиты очень ревнивы: они не пускают своих жен на пиры, ни на праздники, ни в дальние церкви и едва позволяют выходить им из дома.

Другие женщины совращаются за дешевую цену, чрезвычайно расположены к иноземцам, охотно ложатся с ними и отдаются, лишь бы только попросили их. Марко Фоскарино (писано в 1557 г.) посол сената Венеции в Москве. Надобно знать, что они весьма наклонны к пьянству, и даже до такой степени, что от этого происходит у них много соблазна, зажигательство домов и тому подобной.

Обыкновенно государь строго воспрещает им это; но чуть настал Николин день дается им две недели праздника и полной свободы, и в это время им только и дела, что пить день и ночь! По домам, по улицам - везде только и встречаются пьяные от водки, которой пьют много, да от пива и другого напитка, приготовляемого из меда. Рафаэль Берберини (писано в 1565 г.), торговый представитель Италии в Москве. «У них нет клятв и проклятий, и они не употребляют имени Бога, чтобы клясться, а имени дьявола, когда ругаются, но клянутся и бранятся словами «пойди к е... матери», «собака», «собачий сын», «бастард», произнося: «pudi matter», «sabach», «sugin sin», «pledin sin».

Якоб Ульфелдт (писано в 1578 г.), датский дипломат в России:

«Вообще это неприветливая страна, во многих местах она не имеет жителей, и земля там не обработана. К тому же вокруг простираются огромные пустыни и леса, не тронутые временем, с вздымающимися ввысь деревьями. Для путешествующих она особенно неприветлива. На таком огромном пространстве земель иногда нельзя найти ничего похожего на постоялый двор: где застала ночь, там и приходится ночевать, на голом неподготовленном месте.

У кого какая пища есть, тот, по-видимому, и возит ее с собой. Города встречаются редко, и жителей в них немного, построены они из дерева».

Джованни Паоло Компани (писано в 1581 г.) дипломат Ватикана в России:

«Образ правления у них весьма похож на турецкий, которому они, по-видимому, стараются подражать, сколько возможно, по положению своей страны и по мере своих способностей в делах политических. Правление у них чисто тираническое: все его действия клонятся к пользе и выгодам одного царя, и сверх того, самым явным и варварским образом.

Это видно из угнетения дворянства и простого народа, без всякого притом соображения их различных отношений и степеней, равно как из податей и налогов, в коих они не соблюдают ни малейшей справедливости, не обращая никакого внимания, как на высшее сословие, так и на простолюдинов.

И дворяне и простолюдины в отношении к своему имуществу суть не что иное, как хранители царских доходов, потому что все нажитое рано или поздно переходит в царские сундуки. Князья и дьяки определяются на места самим царем и в конце каждого года по обыкновению сменяются, за исключением некоторых, пользующихся особенным благоволением или расположение государя, для коих этот срок продолжается еще на год или два.

Сами по себе они не могут похвалиться ни доверием, ни любовью народа, которым управляют, не принадлежа к нему ни по рождению, ни по воспитанию и не имея притом собственного наследственного имения ни в его округе, ни даже в другом месте. Это безнадежное состояние вещей внутри государства заставляет народ, большей частью, желать вторжения какой-нибудь внешней державы, которое (по мнению его) одно только может его избавить от тяжкого ига такого тиранского правления.

Кроме податей, пошлин, конфискаций и других публичных взысканий, налагаемых царем, простой народ подвержен такому грабежу и таким поборам от дворян, разных властей и царских посыльных по делам общественным, что вам случается видеть целые деревни и города, в полмили, или в целую милю длины совершенно пустые, народ весь разбежался по другим местам от дурного с ним обращения насилий.

Чрезвычайные притеснения, которым подвержены бедные простолюдины, лишают их вовсе бодрости заниматься своими промыслами, ибо чем кто из них зажиточнее, тем в большей находится опасности не только лишиться своего имущества, но и самой жизни. Если же у кого и есть какая собственность, то старается он скрыть ее, сколько может, иногда отдавая в монастырь, а иногда зарывая в землю и в лесу, как обыкновенно делают при нашествии неприятельском.

Этот страх простирается в них до того, что весьма часто можно заметить, как они пугаются, когда кто из бояр или дворян узнает о товаре, который они намерены продать. Вот почему народ (хотя вообще способный переносить всякие труды) предается лени и пьянству, не заботясь ни о чем более, кроме дневного пропитания.

От того же происходит, что произведения, свойственные России (как-то воск, сало, кожи, лен, конопля и проч.) добываются и вывозятся за границу в количестве, гораздо меньшем против прежнего, ибо народ, будучи стеснен и лишаем всего, что приобретает, теряет всякую охоту к работе.

Если бы русский солдат с такой же твердостью духа исполнял те и другие предприятия, с какой он переносит нужду и труд, или столько же был способен и навычен к войне, сколько равнодушен к своему помещению и пище, то далеко превзошел бы наших солдат, тогда как теперь много уступает им в храбрости, и в самом исполнении военных обязанностей.

Это происходит частью от его рабского состояния, которое не дозволяет развиться в нем сколько-нибудь значительной храбрости или доблестям, а частью от недостатка в почестях и наградах, на которые ему нет никакой надежды, какую бы услугу он не оказал. Русский царь надеется более на число, нежели на храбрость своих воинов или на хорошее устройство своих сил. Войско идет, или ведут его, без всякого порядка, за исключением того, что четыре полка, или легиона (на которые оно разделяется), находятся каждый у своего знамени, и таким образом все вдруг, смешанной толпой, бросаются вперед по команде генерала.

Письменных законов у них нет, кроме одной книги, в коей определяются время и образ заседаний в судебных местах, порядок судопроизводства и другие тому подобные судебные формы и обстоятельства, но нет вовсе правил, какими могли бы руководствоваться судьи, чтобы признать самое дело правым или неправым. Единственный у них закон есть изустный, т.е. воля царя, судей и других должностных лиц.

Все это показывает жалкое состояние несчастного народа, который должен признавать источником своих законов и блюстителем правосудия тех, против коих несправедливости и крайнего угнетения ему бы необходимо было бы иметь значительное количество хороших и строгих законов.

Впрочем, сказать правду, духовенство как в отношении своих поместий и доходов, так и в отношении своей власти и юрисдикции находится совершенно в руках и управлении царя и его Думы, и в том и в другом случае пользуется только тем значением, какое они захотят ему предоставить.

Что касается до объяснения в проповедях Слова Божия, поучения или увещеваний, то это у них не в обычае и выше их знаний, потому, что все духовенство не имеет совершенно никаких сведений ни в других предметах ни в Слове Божием. Будучи сами невеждами во всем, они стараются всеми средствами воспрепятствовать распространению просвещения, как бы опасаясь, чтобы не обнаружилось их собственное невежество и нечестие.

По этой причине они уверили царей, что всякий успех в образовании может произвести переворот в государстве и, следовательно должен быть опасным для власти. В этом случае они правы, потому, что человеку разумному и мыслящему, еще более возвышенному познаниями и свободным воспитанием, в высшей степени трудно переносить принудительный образ правления.

Священники (которых зовут попами) определяются епископами почти без всякого предварительного испытания их в познаниях и поставляются без особенных обрядов. Священники суть люди совершенно необразованные, что впрочем, вовсе неудивительно, потому, что сами поставляющие их епископы точно таковы же и не извлекают никакой особенной пользы из каких бы то ни было сведений или из самого Священного Писания, кроме того, что читают его и поют.

Общая их обязанность состоит в том, чтобы отправлять литургию, совершать таинства по принятым у них обрядам, хранить и украшать образа, наконец, соблюдать все другие обряды, принятые их Церковью.

Джильс Флетчер (писано в 1591 г.), английский дипломат в России, написал книгу «О государстве русском:

«Хотя съестные припасы в великом изобилии, и по дешевой цене, однако же, все довольствуются весьма малым, потому что они не смогли бы удовлетворять издержкам, не имея никакой промышленности и будучи весьма ленивыми, так как они не привержены к работе, но пристрастились к пьянству как нельзя более. Когда они веселятся, то пьют главным образом водку и медовый напиток (medon), который они делают из меда, достающегося им без труда и в изобилии, о чем можно судить по большому количеству воска вывозимого из страны.

Для каждой провинции страны, есть свое ведомство, чтобы судить все споры, которые случаются среди тех, кто служит императору; туда входит окольничий с дьяком. Нужно заметить, что никто из судей и служащих не смеет принимать никаких подарков от тех, чьи дела они решают, так как если их обвинят или те, кто сделал подношения (что случается часто если дело решилось не так как надеялись) или подчиненные, или кто бы то ни был другой и они будут изобличены, то все их имущество конфискуется, и сверх того их отправляют на правеж, чтобы после того, как возвратят подношение, заставить их заплатить штраф, смотря сколько назначит император - пятьсот, тысячу или две тысячи рублей, более или менее, учитывая статус обвиняемого.

Но если это дьяк не слишком жалуемый императором, то его секут, водя по городу, подвесив ему на шею кошель, полный денег (если он принял деньги) либо вешают на шею то что принял будь то меха, жемчуг, вплоть до соленой рыбы, когда секут их, что делается не розгам, но кнутом, затем отправляют в ссылку.

Несмотря на это, не перестают принимать взятки, так как нашлась новая выдумка, состоящая в том, что подносят что-нибудь иконе у того, в ком нуждаются, что тем не менее не служит оправданием, если подношение превосходит семь или восемь рублей и император об этом узнает».

Жак Маржерет (писано в 1607 г.), французский командир роты полка иноземного строя в Москве:

«Когда наблюдаешь русских в отношении их душевных качеств, нравов, и образа жизни, то их, без сомнения, не можешь не причислить к варварам. Что касается ума, русские, правда отличаются смышленостью и хитростью, но пользуются они умом своим не для того, чтобы стремится к добродетели и похвальной жизни, но чтобы искать выгод или пользы и угождать страстям своим - они лукавы, упрямы, необузданны, недружелюбны, извращены, бесстыдны, склонны ко всему дурному, пользуются силой вместо права, распростились со всеми добродетелями и скусили голову всякому стыду.

Их смышленость и хитрость наряду с другими поступками особенно выделяются в куплях и продажах, так как они выдумывают всякие хитрости и лукавства, чтобы обмануть своего ближнего. А если кто их желает обмануть, то у такого человека должны быть хорошие мозги.

Так как они избегают правды и любят прибегать ко лжи и к тому же крайне подозрительны, то они сами очень редко верят кому-либо; того, кто их сможет обмануть, они хвалят и считают мастером. Чтобы проявить свое лукавство, обманы, надругательство по отношению к ближним, на которых они злы или которых ненавидят, они, между прочим поступают таким образом: так как кража у них считается пороком серьезно караемым, то они стараются того или иного обвинить в ней.

Они идут и занимают деньги у своих знакомых, оставляя взамен одежду, утварь, или другие предметы. При этом они иногда тайно подкидывают что-либо в дом или суют в сапоги, в которых они обыкновенно носят свои письма, ножи, деньги и другие мелкие вещи,--затем обвиняют и доносят, будто эти вещи тайно украдены.

Как только вещи найдены и узнаны, обвиняемый должен быть привлечен к ответственности. Вероломство и лживость у них столь велики, что опасность от этих свойств угрожает не только чужим людям, но и брату от брата, или одному супругу от другого.

Русские не любят свободных искусств и высоких наук и не имеют никакой охоты заниматься ими. А ведь, между тем, сказано: «Доброе обучение искусством смягчает нравы и не дает одичать». Поэтому они остаются невеждами и грубыми людьми. Большинство русских дают грубые и невежественные отзывы о высоких, им неизвестных натуральных науках и искусствах в тех случаях, когда встречают иностранцев, имеющих подобные познания. Так, они, например, астрономию и астрологию считали за волшебную науку».

Адам Олеарий (писано в 1656 г.), голштинский дипломат в России:

«Приказным людям не дают соответствующей платы. Бедный подьячий должен сидеть весь год в приказе целыми днями, не пропуская ни единого дня, а часто сидит и целыми ночами, а из казны ему идет алтын в день, или 12 рублей в год:. Как же ему прокормить и одеть и себя и жену, и челядь? Но, однако же, живут. А на что живут? Легко догадаться: живут, торгуя правдой. Поэтому неудивительно, что в Москве так много воров, разбоя и убийств, а гораздо удивительнее, как могут еще жить в Москве честные люди».

Юрий Крижанич (писано в 1666 г.) хорватский католический миссионер России. В России угодил в ссылку в Сибирь:

«У них есть присутственные места, которые называются приказами, и решения судов обыкновенно бывают, произвольны, потому что мало писаных законов. Недостаток законов заменяется обыкновениями, но чаще всего действуют деньги.

Русские истребляют множество бумаги: они излагают свои дела так же пространно как наши писаря, пишут на длинных свитках, и хотя столы стоят перед ними, они не могут писать иначе, как на коленях, следуя древнему обыкновению. Все дела совершаются посредством просьб. Дьяка проситель должен одарить, чтобы он напоминал боярину о просьбе.

Некоторые, возвращаясь домой пьяные, падают сонные на снег, если нет с ними трезвого товарища, и замерзают на этой холодной постели. Если кому-нибудь из знакомых случиться идти мимо и увидеть пьяного приятеля на краю погибели, то он не подает ему помощи, опасаясь, чтобы он не умер на его руках, и боясь подвергнуться беспокойству расследований, потому что земской приказ умеет взять налог со всякого мертвого тела, поступающего под его ведомство.

Жалко видеть, как человек по двенадцати замерзших везут на санях; у иных руки объедены собаками, у иных лица, а у иных остались одни голые кости. Человек двести или триста провезены были таким образом в продолжении поста. Из этого можете увидеть пагубные последствия пьянства, болезни, свойственной не России одной, но Англии».

Самуэль Коллинс (писано в 1667 г.), личный врач царя Алексея Михайловича:

«Науки слишком ясно обнаруживают их пороки и заставляют ненавидеть себя самих, что они из слишком большого самолюбия не могут выносить и терпеть. Есть некоторые русские, уже порядочно преуспевшие в науках, но поскольку таких мало, может набраться один на тысячу русских дворян, то общее невежество еще может рассматриваться как общий большой недостаток
России.

И я опасаюсь, что науки в России никогда не достигнут сколь нибудь доброго состояния, а самая ученейшая ученость будет, вероятно, по преимуществу наружной. Царь использует также Петербург в качестве исправительного дома для большей части русского дворянства, которая по природному ли непостоянству или из-за неудовольствия всякими происходящими сейчас в государстве переменам питает тайную ненависть к своему повелителю.

Чтобы лишить дворян всех сил предпринять что-либо, он приказал знатнейшим в стране, не состоящим на военной или другой службе, а живущим свободно в своих имениях, переселятся с хозяйствами в Петербург, и они, отделенные от своей земли, в которой состоит наибольшее богатство России, вынуждены вести дорогую жизнь в Петербурге, где все съестные припасы продаются очень дорого, пока не разоряться и не станут наконец совершенно обессилены.

Назначенные ими в имениях управляющие не меньше способствуют их несчастьям; они живя многие годы без своих господ, ищут лишь удовлетворения своему корыстолюбию и расхищают, что могут. Склонность русской нации к обману вполне может быть названа заразной болезнью, так как я замечал, что люди иных благонравных наций, долго живя в России, постепенно приобретают тот же порок и наконец утрачивают свою прежнюю честность и неподкупность.

Я еще раз советую всем иностранцам, когда они будут иметь дело с русским, будь то знатным или простым, остерегаться, чтобы не быть обманутым».

Ларс Юхан Эренмальм (писано в 1714 г.), шведский военный и государственный деятель, находился в России в плену:

«Они признают, что должно почитать отца и мать, также тех, кто заступает их место; но так мало соблюдают они эту заповедь, что сын нападает на отца, а дочь на мать, точно так же братья и сестры «грызутся» между собой и ругаются такими ужасными словами, что омерзительно слышать.

Я могу привести для примера следующие слова: блядин сын (bledizin), курвица (scurnitze) и еще два наиболее употребительные между простонародья. Открытых домов терпимости у них не существует, но блуд терпится и наказывается весьма редко, так как простой проступок прелюбодеяния считается неважным грехом.

За Содомский грех, который у них так же обыкновенен, как у Персов, взыскивают они тоже не очень строго, да и приводят к этим порокам блуд и пьянство, в которых они превосходят всех других народов. Так как всех христиан не принадлежащих к их Вере, Русские считают язычниками, то царь обязан, коль скоро чужестранный посланник поцелует его руку, тотчас ее омыть, для чего подле Престола всегда находится омывальница.

Об ограниченности русских в этом отношении свидетельствует происшествие с обезьяной английского посла, которую он несколько лет тому назад привез с собой в Москву. Одетой в лакейскую ливрею, удалось ей бежать и войти в одну растворенную церковь насупротив Посольского дома, где она влезла на алтарь и стены, сорвала и разбила образа и все, что ей попадалось.

Церковный сторож, который, услышав шум, поспешил в церковь, видит обезьяну показавшуюся ему англичанином, запирает церковь, и бежит к самому Патриарху, который воспламенившись ревностью, спешит к царю с рассказом о неприличном деянии посольского конюха!

Затем тотчас посылаются стрельцы (лучшие Русские воины, все равно, что янычары у Турок) с алебардами, которые увидав в церкви обезьяну начали ее немилосердно бить. Разъяренная обезьяна вскакивает на того из них, который всего больнее ее бил, так жестоко отделала стрельца, что его унесли замертво домой.

Наконец большими силами овладели обезьяной, связали и бросили ее в темницу. Народ полагал, что вся эта проделка была состряпана самим Посланником, и охотно отомстил бы ему, если б к его дому не была поставлена охранительная стража, тем более что он полагал, что Посланник знается со злым духом, так как он возил с собой черта, которого нельзя было заставить говорить.

Посланник предлагал вполне вознаградить за убытки, но это ни к чему не привело, так как Патриарх был сильно раздражен. Вследствие сего несколько стрельцов вывели обезьяну из темницы и расстреляли ее, после чего тотчас было объявлено всенародно, чтобы никто под страхом смерти не смел трогать особу Посланника.

Генрих Седеберг (писано в 1718 г.), полковой священник шведской армии в плену:

«Русский вообще во всех делах, где только не стесняет его предрассудок его отечества или вероисповедания, владеет очень здравым природным умом и ясны суждением, вместе с тем у него необыкновенная способность понимать, что бы то ни было, большая сноровка находить пригодные средства для свей цели и пользоваться к своей выгоде выпадающим ему случаем и что большинство между ними одарено достаточным красноречием, умением хорошо обделывать свои дела и рассудительно выбирать, что полезно для них, что вредно, да еще все это в гораздо большей степени, чем обыкновенно встречается в таких же простолюдинах Германии или в другой какой стране.

Русский простого звания во всех своих делах с иноземцами имеет в виду одну только цель свою выгоду и не дает заходить в сою голову никакой другой мысли, кроме той, как бы дать им выгодное понятие о самом себе. Оттого-то он является на глаза к ним с большой осмотрительностью, с совершенно простоватым, даже глупым видом, но под этим притворным простодушием старается залезть к ним в самую душу и мастерски умеет пользоваться самой малейшей слабой стороной, какую выставят ему.

А так как вообще не слишком бывают осторожны с таким человеком, у которого предполагают не много ума, то обыкновенно выходит в подобных случаях, что иностранец остается внакладе. Это с большим вредом, чувствовали многие из иноземцев, особливо нанимавшиеся в русскую службу: сверх всяких своих ожиданий они видели, что их подчиненные, смотревшие простачками, так провели их, что сами они не в силах себя выручить, а должны обращаться к ним же с просьбами и позволить им руководить собою.

После китайцев, может быть, нет другого народа под солнцем, у которого простой человек, повстречавшись с равным себе, был бы так вежлив и говорил ему столько любезностей, как у русских, особливо живущих на Украине. Но та была их беда, что подобные правила они должны были взять у старинных своих победителей и владык, татар Золотой Орды, у коих заимствовали также и все прочие учреждения.

Точно так же, как этот народ обыкновенно поставляет добро или зло совсем в других вещах, нежели европеец, и его мысли о том точно так же не сходятся с европейскими, как ночь со днем:.. Естественно вышло не другое что, а только усвоение русскими такого образа жизни у татар, какой для иностранцев, приезжающих в Москву, необходимо должен был казаться варварским и зверским; отвращение к ним этих иностранцев немало усиливали пренебрежительные и надменные приемы, с которыми русские часто встречали посланников иноземных государей по неразумной мечте о преимуществах своего царя пред всеми другими».

Иоганн Готтгильф Фоккеродт (писано в 1737 г.), секретарь прусской миссии в России:

«Я не могу дать вашему превосходительству более простой и в то же время более верной идеи о России, как сравнив ее с ребенком, который оставался в утробе матери гораздо долее обыкновенного срока, рос там в продолжении нескольких лет и вышед наконец на свет, открывает глаза, видит предметы, на него похожие, протягивает свои руки и ноги, но не умеет ими пользоваться; чувствует свои силы, но не знает на что их употребить.

Нет ничего удивительного, что народ в таком состоянии допускает управлять собой первому встречному. Россия подвержена столь быстрым и столь чрезвычайным переворотам, что выгоды Франции требуют необходимо иметь лицо, которое бы готово было извлечь из того выгоды для своего государя».

Лалли (писано в 1738 г.) французский агент в России:

«Нигде за пределами России не поверят, какое бесконечное зло наносит земледелию, а вследствие этого и торговле, этот богатый источник русских финансов (водка). Холодный климат заставляет крестьянина пить согревающий его крепкий напиток, а вследствие того приниженного состояния, в котором его держит вполне военный режим, он находит, быть может, даже удовольствие в одурманивающем его питье.

Хоть князь Потемкин значительно ослабил ту суровую дисциплину, к какой они привыкли со времен Петра Первого, солдат повинуется. Задержка в уплате жалованья, всевозможные виды кражи со стороны офицеров, которые сводят это жалованье на ничто, дурное качество пищи, убивающее нередко тысячи людей, не мешают солдатам идти всюду, куда ведут их начальники; кроме того характер религии, жажда наживы и то как бы врожденное человеку, а русскому в особенности, желание причинять безнаказанно зло влечет их на врага и на приступ с такой смелостью и можно сказать необузданною яростью, что заставляет в продолжении трех дней после сражения убивать женщин и детей, как тому бывали примеры».

Де ла Турбиа (писано в 1796 г.), сардинский посол в России:

«Эта империя, одержимая громадными пороками администрации и предоставленная действию сурового и подозрительного деспотизма, обладает, несмотря на это, громадной силой для действия против своих соседей, не представляя, однако, ничего страшного против отдаленных держав. Единство действия, присущее деспотизму, делает Россию очень страшной.

Достаточно воли государя, чтобы потрясти все части этого обширного организма: никаких препятствий, никаких противовесов, никаких посредствующих властей. Чего желает император, то и совершается; прав он или не прав, это все равно. Так как в России все машина, то простота начала всякого движения делает эту машину очень величественной.

Надо боятся не счастливых народов, а диких и фанатичных. У последних на первом плане является физическая сила и интенсивность действий, являющаяся результатом того, что это действие никогда не освящается размышлениями или партийными соображениями, умертвляющими действие.

В России нет общественного мнения, да и не может быть. История показывает нам, что русские сражались иногда и за и против одного и того же государства по прихоти своих государей. Ни одна страна в свете, исключая Китай, не обладают таким громадным количеством важных предметов торговли, взятых из собственных естественных богатств.

Вообще у русского есть торговый ум, но нет у него коммерческого воображения. Компании, организовавшиеся в России, все имели плохой успех вследствие принципов, которыми они руководились. Промышленность крайне ограниченна в России, и это одна из причин того низкого состояния, в котором прозябает ее внутренняя торговля. Россия вывозит почти все свои сырые продукты и получает их обработанными другими народами.

В России до сих пор была только слабая потребность к просвещению никогда в ней не было настоящей к нему склонности. Эта силою основанная империя обязана своим удивительным ростом массе средств, слабости своих соседей и природной храбростью своих жителей. Дивя по милости судьбы в соседстве с просвещенными нациями, Петр Великий захотел тотчас перенести в свой климат плоды более счастливого климата.

Его двор был еще груб и полон варварства, а остатки дикости проглядывали через видимую цивилизацию. Каков же был результат стараний этого монарха и его преемников? Тот, что русский народ, или, лучше сказать, высший класс русского народа, не просветился на национальных началах, а стал настоящей иностранной колонией.

Русские вообще насмешливы, любят сарказм и эпиграмму, внешний умственный блеск занимает у них почти всегда место действительного достоинства. Редко встретишь русского, имеющего глубокие и солидные познания и глубокий и серьезный ум. Слово «ученый» в хорошем обществе почти синоним слова «педант».

На литератора, который только литератор, смотрят как на бездельника или вовсе не обращают внимания. Тем не менее, существуют академии, но оне скорее предмет роскоши, чем необходимости. Тем не менее, император называется покровителем Академии. Он любит поэзию и театр. Но все то, что ново, его пугает».

Франц Габриэль де Брэ (писано в 1801 г.), баварский дипломат в России:

«В Русской земле не знают и не употребляют ни латинского, ни еврейского, ни греческого языков, ни митрополит, епископы, монахи или священники, ни князья или бояре, ни дьяки или подьячие. Все они пользуются только своим собственным языком. Однако и самый последний крестьянин так сведущ во всяких шельмовских шутках, что превзойдет и наших докторов-ученых, юристов, во всяческих казусах и вывертах. Если кто-нибудь из наших всеученейших докторов попадет в Москву-придется ему учится заново!».

Генрих Штаден (писано в 1578 г.), немецкий авантюрист служивший при дворе Ивана Грозного - Слабоумного опричником:

В этом громадном государстве я вижу только государыню, женщину выше своего пола, но ниже созданного о ней мнения; министры слабы, низкопоклонны, без гения, народ - раб без характера и энергии, великие замыслы честолюбия и негодные приемы, чтобы выполнить их и вызывать к жизни. Кидая взгляды в будущее, я вижу наследника престола, без характера, без гения, без возвышенности и горячности души, которыми вызываются сильные страсти и великие таланты.

Поверхностный ум, и самолюбие плохо выберут ему людей, как теперь заставляют его дурно распределять свое доверие и слабо желать державства. Да и как выберет он искусных министров, просвещенных людей? Пустая, праздная и необразованная молодежь не дает надежды на полезных и ценных подданных в будущем.

Несколько проблесков ума, несколько поверхностных знаний могут поразить иностранца в обществе, бегло его посещающего; но при близком знакомстве вы не остановитесь ни на одной черте силы или гения, ни на одном решительном действии, ни на одном твердо усвоенном вкусе, ни на одном определенном и последовательном поступке: это люди с прекрасными воротничками и без...рубашки.

Если вы будете искать в искусствах и науках восполнения того, чего не достает в других сторонах жизни русских, вы снова останетесь неудовлетворенным: правда, существует академия, но нет таланта в головах, нет крепких начал для основы; мастеров, промышленности, и мало производства.

Вот, друг мой какова эта блестящая нация, изумительная по газетам и такая бедная, как только вы видите ее у себя дома. Бедная тем, что знаменует собой шагнувшую вперед и зрелую эпоху, но несомненно богатая пространством, населением, качеством руд, свойствам земли, если бы только она не хотела казаться старше, чем есть на самом деле, и не восприняла бы разнузданную и суетную роскошь, которая погубит ее еще вернее тем, что сама она (Россия) не умеет производить предметы этой ненасытной роскоши, которая, развращая ее, делает ее мимо ее воли данницей
чужих наций».

Мари Даниэль Корберон (писано в 1777 г.), французский дипломат в России:

«Глубоко ошибается тот кто надеется но то что в России что-то может изменится к лучшему».

Д.Намбон